Иван Свистунов - Сказание о Рокоссовском

Константин Рокоссовский едет на Восток. Широкая, на десятки километров раскинувшаяся пойма Аргуни вся в лозняке и буйном, густом камыше. Абагайтуевский поселок. Сопка Молоканка...

Рокоссовский — во главе 5-й отдельной Кубанской кавалерийской бригады.

Снова:

— Шашки к бою!

Бегут очертя голову белокитайские бандиты, проклиная своих незадачливых главарей — провокаторов, вздумавших испытать наше терпение и миролюбие.

Пожалуй, тогда советский народ впервые услышал громко прозвучавшее имя — Рокоссовский!

Комбриг Константин Рокоссовский водил в бой своих конников, а его молодая жена Юлия Петровна, как полагается боевой подруге красного командира, работала медицинской сестрой в армейском госпитале, ухаживала за ранеными красноармейцами.

Конфликт на КВЖД, как деликатно называли бои с белокитайцами, закончился нашей полной победой. Грудь

Константина Рокоссовского украсил еще один орден Красного Знамени.

Третий.

***

Военная судьба, кроме всего прочего, — это движение. Сегодня служишь, скажем, под небом знойного Батуми, а завтра уже в тундре за Полярным кругом, а там, глядишь, послали тебя в Приморье или на западную границу, в крепость Брест.

Шли годы, шла служба. Константин Рокоссовский командует 5-й отдельной Кубанской бригадой, 15-й кавалерийской дивизией. За успешную боевую подготовку соединения его наградили орденом Ленина.

В Белоруссии командует 7-й Самарской, имени английского пролетариата дивизией.

В начале 1936 года комдив Константин Рокоссовский был назначен командиром 5-го кавалерийского корпуса. И прибыл в город Псков.

Этот август он запомнил навсегда.

Еще дни были знойные, настоянные на пряных запахах скошенных трав, еще метались по ночам в темных далях грозовые сполохи, но лето уже догорало и по утрам все чаще легкие туманы бродили в низинах и на лесных опушках.

...Прошел по советской земле тысяча девятьсот тридцать седьмой год.

В большом свободном мире кипит жизнь.

Его товарищи и боевые друзья сражаются и умирают на залитой кровью земле Испании, у стен Мадрида, под Гвадалахарой...

Он мог быть среди них!

Яростно громят японских самураев у озера Хасан советские воины.

Он мог быть среди них!

Лихие конники — его друзья и сверстники, — отражая нападение милитаристов, мчатся по выжженной солнцем монгольской степи, по берегам Халхин-Гола.

А он, может быть, первая шашка Красной Армии...

...Подводя итоги своей жизни, он скажет о тех днях спокойно и просто: «...В конце тридцатых годов были допущены серьезные промахи. Пострадали и наши военные кадры, что не могло не отразиться на организации и подготовке войск».

«Море смеялось».

Эта известная горьковская фраза каждый раз приходила на ум, когда он смотрел на неправдоподобно огромное, спокойное, выпукло лежащее под утренним солнцем сияющее море.

Море смеялось по утрам, когда солнечные лучи высвечивали легкую чешуйчатую зыбь; смеялось днем, когда вслед за катером, уходящим в сторону Гагр, с криком неслись всегда взволнованные чайки; смеялось вечером, когда полный, вырезанный из янтаря месяц становился на свою вахту в черном южном небе и прокладывал бесконечную трепещущую дорожку далеко-далеко в ночь, верно, до самой Турции.

Рокоссовский любил сидеть у моря. Вокруг цвели пышные цветы Ривьеры, тихо и гордо шелестели пальмы, тускло мерцали лакированные листья лавров.

На всех танцевальных площадках Сочи звучала музыка, тысячами настежь распахнутых окон смотрели дворцы санаториев и домов отдыха, и смеялось море, и приторный голос томился и кокетничал:

Когда тебе сорок с лишним, когда за твоими плечами большая жизнь, полная радостей и тревог, чересполосица мира и войн, есть что вспомнить, о чем подумать.

Все же он не мог, да и не хотел предаваться воспоминаниям. Ни беззаботно смеющееся у ног море, ни безмятежно спокойное небо над ним не могли скрасить, разогнать, заслонить тревожные мысли о будущем.

Будущее представлялось трудным, чреватым событиями опасными и грозными.

Внешне, правда, все, казалось, было в порядке. Торжественно шествует весна. Мир на всей советской земле.

Газеты пишут о последователях Алексея Стаханова, Паши Ангелиной и Марии Демченко, умножающих трудовую славу советской земли.

Но вся Европа охвачена пожаром. Огонь может переброситься и к нам. Широко, нагло шагает Гитлер: Чехословакия, Австрия, Польша, Дания, Бельгия, Франция...

Правда, есть советско-германский договор о ненападении. Он сдерживает войну, дает нам необходимое время для подготовки к неминуемой схватке с фашизмом. Но сколько такая ненадежная плотина сможет еще удерживать на наших границах мутный поток разгулявшегося фашизма?

Хорошо бы года два передышки или хотя бы год... Бои в Финляндии показали, что еще много надо сделать.

Через несколько дней он поедет в Москву, будет на приеме у Народного комиссара обороны Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко.

Семен Константинович! С теплотой подумал о нем Рокоссовский. Давно, лет десять назад, служили они вместе. Семен Константинович тогда командовал 3-м кавалерийским корпусом, в котором он был командиром 7-й Самарской, имени английского пролетариата кавалерийской дивизии.

Рокоссовский улыбнулся: имени английского пролетариата!

Революционной романтикой первых лет Советской власти пахнуло на него от этих слов. Какие немножко наивные и все же замечательные названия и имена давали мы тогда и детям, и городам, и воинским частям, и заводам...

Особое чувство уважения он испытывал к Тимошенко и потому, что тот был кавалеристом. Хорошим кавалеристом! Подумал: сколько прославленных кавалеристов и сейчас служат в Красной Армии! Буденный, Тимошенко... Не о таких ли пели когда-то звонкие, берущие за сердце песни:

Куда уж тут утомленному солнцу, которое так нежно и, увы, так долго и назойливо прощается с морем!

Константин Константинович Рокоссовский в эти дни часто встречался с пожилым усатым полковником Петром Ивановичем, человеком общительным и добродушным. Участник гражданской войны, он сейчас нежил под благодатным сочинским солнцем старые свои шрамы. Как обычно у кадровых военных, у них нашлись общие знакомые. Тем более что Петр Иванович в свое время тоже служил в Забайкалье.

Близкое их знакомство, собственно, началось с шутки, Рокоссовский как-то заметил, что усы Петра Ивановича напоминают ему усы одного крупного, ныне покойного, военачальника.