Ильдефонсо Фальконес - Собор у моря [Литрес]

Арнау помрачнел.

Гильем не решался посмотреть на него.

Разве Арнау, не имевший понятия о кораблях с рабами, виноват в том, что могло произойти на Мальорке?

— Не переживай, — мягко произнес мавр, пытаясь успокоить его, — этого не случится.

Война на Мальорке продолжалась, но Арнау был счастлив. Когда у него не было работы в лавке, он выходил за дверь и прислонялся к косяку.

После чумы строительство церкви Святой Марии возобновилось. Маленькой романской церкви, которую они с Жоанетом застали, уже не было, работы перешли на главный портал. Арнау мог часами стоять, глядя, как каменщики расставляют камни, и вспоминая, сколько камней принес сюда он сам. Святая Мария была для него всем: его матерью, его покровительницей. Благодаря ей он вошел в общину. Именно она помогла ему найти убежище для еврейских детей. Время от времени, чтобы поднять себе настроение, Арнау перечитывал письма, которые он получил от своего брата. Послания Жоана были краткими; в них сообщалось, что с ним все в порядке и что он полностью посвящает себя науке.

Появился бастайш с камнем на плечах.

Не многие пережили чуму. Его собственный тесть Бартоломе, Рамон и многие другие умерли. Арнау оплакивал их на берегу вместе с товарищами по общине…

— Себастьян, — пробормотал он, узнав бастайша.

— Что ты говоришь? — услышал он за спиной голос Гильема.

Арнау, не поворачиваясь, ответил:

— Себастьян. Человека, который несет камень, зовут Себастьян.

Бастайш поздоровался, проходя мимо него. Он даже не повернул головы, он смотрел только вперед, сжав зубы от непосильной тяжести.

— Много лет я делал то же самое, — дрогнувшим голосом произнес Арнау.

Гильем молчал.

— Мне было всего четырнадцать лет, когда я отнес свой первый камень к церкви Святой Девы.

В это время мимо лавки проходил другой бастайш. Арнау поздоровался и с ним.

— Я думал, что поломаю себе хребет, но какое же я испытал счастье, когда донес его. Боже! Я никогда не забуду этого!

— У вашей Святой Девы должно быть что-то доброе, раз люди так жертвуют собой ради нее, — сказал мавр, стоя у него за спиной.

Бастайши продолжали идти цепочкой, но ни Арнау, ни Гильем не проронили больше ни слова.

Бывшие товарищи по общине первыми пришли к Арнау.

— Нам нужны деньги, — сказал ему без обиняков Себастьян, ставший старшиной общины. — Касса пуста, потребности большие, а работы сейчас очень мало, и она плохо оплачивается. Членам общины не на что жить после чумы, и я не могу заставить их делать взносы в кассу, пока они не оправятся после этой беды.

Арнау посмотрел на Гильема, который с безучастным видом сидел рядом с ним за столом, положив руки на красную шелковую скатерть.

— Неужели все так плохо? — спросил Арнау.

— Ты даже представить себе не можешь. После того как подорожали продукты, мы, бастайши, зарабатываем гроши, которых едва хватает, чтобы прокормить наши семьи. Кроме этого, есть еще вдовы, сироты умерших. Мы не можем отказать им в помощи. Нам нужны деньги, Арнау. Мы вернем тебе все, что ты дашь взаймы, до последней монеты.

— Я знаю.

Арнау снова посмотрел на Гильема, ожидая его реакции. К тому же он ничего не знал о займах. До сих пор ему приходилось только вкладывать деньги в товар…

Гильем поднял руки к лицу и вздохнул.

— Если нельзя… — начал Себастьян.

— Да, — перебил его Гильем.

Прошло уже два месяца войны, никаких известий о рабах не было. Какое значение имели теперь эти деньги? Это Хасдай будет разорен. Арнау же мог позволить себе такой заем.

— Если моему хозяину достаточно вашего слова…

— Мне достаточно, — поспешил заверить его Арнау.

Он отсчитал деньги, которые у него просила община, и торжественно вручил их Себастьяну.

Гильем смотрел на протянутые над столом руки; оба стояли молча, стараясь скрыть свои чувства во время рукопожатия, которое длилось целую вечность.

В течение третьего месяца войны, когда Гильем почти потерял надежду, прибыли его четыре купца — разом, вместе.

Оказалось, что, когда первый из них сделал остановку на Сицилии и узнал о войне с Мальоркой, он подождал прибытия других каталонских кораблей, среди которых были и три галеры с рабами.

Посоветовавшись, купцы и капитаны решили не идти на Мальорку, и все четверо продали свой товар в Перпиньяне, втором городе графства.

Как и просил их мавр, они пришли на встречу с ним не в лавку Арнау, а на рынок, расположенный на улице Кардерс. Там, удержав свою четверть доходов, каждый из них отдал ему вексель по основной операции и оставшиеся три четверти, которые причитались Арнау.

Целое состояние!

Каталонии нужна была рабочая сила, и рабы были проданы по невообразимой цене. Когда купцы ушли и Гильем увидел, что никто на рынке на него не смотрит, он поцеловал векселя раз, два, другой, тысячу раз…

Затем он направился назад, в лавку, но на площади Блат передумал и через полчаса был уже в еврейском квартале. Сообщив Хасдаю радостную весть, мавр пошел к церкви Святой Марии, всю дорогу улыбаясь небу и людям.

Переступив порог лавки, он увидел Арнау с Себастьяном и каким-то священником.

— Гильем, — обратился к нему Арнау, — познакомься с отцом Жули Андреу. Он заменил отца Альберта.

Гильем неуклюже поклонился священнику.

«Очередные займы», — подумал он, приветствуя святого отца.

— Это совсем не то, о чем ты думаешь, — сказал Арнау.

Гильем пощупал векселя, которые грели ему внутренний карман камзола, и улыбнулся.

Чего же еще?! Арнау теперь богат.

Он снова улыбнулся, но Арнау неправильно расценил его улыбку.

— Это хуже, чем ты думаешь, — очень серьезно произнес он.

«Что может быть хуже займа Церкви?» — хотел было спросить мавр и перевел взгляд на старшину бастайшей.

— У нас проблемы, — закончил Арнау.

Все трое напряженно смотрели на мавра.

«Только если Гильем согласится», — выдвинул условие Арнау, пропустив мимо ушей замечание священника о том, что тот раб и не имеет права что-либо решать.

— Помнишь, я как-то говорил тебе о Рамоне? — спросил Арнау, и Гильем кивнул. — Рамон играл важную роль в моей жизни. Он мне помог. Он мне очень помог, — говорил Арнау, глядя на Гильема, который продолжал стоять, как и подобало рабу. — Он и его жена умерли от чумы, и община не может больше заботиться о его дочери. Мы говорили… Меня попросили…

— Почему ты меня спрашиваешь, хозяин?

Ободренный этими словами, отец Жюли Андреу повернулся к Арнау.

— «Пиа Альмойна» [13] Каза де ла Пиа Альмойна — странноприимный дом в старой Барселоне. и Дом милосердия больше не справляются, — продолжал Арнау, — они даже не могут дать хлеба, вина и приют нуждающимся, как это делали прежде. Чума разорила всех.