Саймон Скэрроу - Орел нападает. Орел и Волки

Чем больше Катон наблюдал за Бедриаком, тем больше отчаивался в этом малом. Ежели он по своей тупости так и не постигнет хотя бы начатков римского боевого умения, то станет для товарищей не соратником, а обузой, однако Тинкоммий, наоборот, был уверен, что охотник еще покажет себя.

– Ты не видал его в деле, Катон. Этот человек может выследить все, что движется. В его руках смертельно опасен даже кухонный нож.

– Готов поверить, но раз он не способен ни держать строй, ни действовать заодно с остальными, какой нам в нем прок? Мы же бойцы, а не стая зверей.

Тинкоммий пожал плечами.

– Дуротриги хуже, чем звери. Ты видел, что они вытворяют на наших землях?

– Да, – тихо ответил Катон. – Да, видел… А что, и всегда было так?

– Нет, не всегда. Только когда в их землях угнездились друиды. После этого дуротриги мало-помалу рассорились со всеми прочими племенами. Единственная причина, по которой они держат сторону Каратака, состоит в том, что Рим ненавистен им больше, чем кто-то еще. Если легионы покинут Британию, эти разбойники вцепятся в глотки соседям раньше, чем последний ваш парус скроется за горизонтом.

– Если мы покинем Британию? – Катон был удивлен. – Ты полагаешь, что это возможно?

– Будущее начертано на слое пыли, Катон. Легчайшее дуновение может все изменить в нем.

– Весьма поэтично, – улыбнулся Катон. – Но Рим высекает свое будущее на камне.

Тинкоммий рассмеялся, услышав столь остроумный ответ, потом стал серьезным:

– Ты и впрямь думаешь, что вы избранный судьбой народ?

– Это то, что нам внушают уже с колыбели и чего мировая история пока еще не опровергла.

– Кое-кто мог бы назвать это высокомерием.

– Мог бы, но лишь единожды.

Тинкоммий испытующе посмотрел на Катона:

– А сам-то ты веришь в это?

– Ну, в предначертанность у меня веры нет, – пожал плечами Катон. – И никогда не было. Все, что творится и с нами, и в мире, обусловлено действиями людей. Мудрые люди строят собственную судьбу, насколько это возможно. Остальное зависит от случая.

– Это странная точка зрения, – нахмурился Тинкоммий. – У нас есть боги и духи, которые управляют всем в нашей жизни. У вас, римлян, тоже много богов. Вы ведь, наверное, почитаете их?

– Богов? – поднял брови Катон. – Мне кажется, Рим ежедневно придумывает нового бога. И похоже, всем нам не по себе, если этого почему-то не происходит. Римлянам нужна новь.

– Ты очень странный…

– Погоди-ка, – прервал атребата Катон.

Он уже некоторое время наблюдал за выделявшимся огромным ростом и могучим сложением, покрытым татуировками бриттом, с боевым кличем наносящим размашистые удары по тренировочному столбу и уже вдрызг измочалившим свою дубинку.

– Эй, ты. Ты! Стой!

Воин остановился, тяжело дыша. Катон взял из тележки учебную деревяшку и подошел к нему.

– Ты должен колоть, а не рубить. Гладиус – не тесак.

Он продемонстрировал серию выпадов и кинул дубинку воину, который, однако, покачал головой и проворчал:

– Это недостойный способ сражаться!

– Недостойный? – с трудом сдержал смех Катон. – В битве важен не способ, а результат. Мне плевать, как ты выглядишь, я хочу, чтобы вы убивали врагов, а не они вас.

– Я бью врагов с лошади, а не с земли! – отрезал воин. – Ни пастухам, ни пахарям я не ровня.

– Неужели? – Катон повернулся к Тинкоммию. – А что в нем особенного?

– Он из касты воинов, а те с младенчества на конях. И относятся к этому весьма щепетильно.

– Понятно, – кивнул Катон и призадумался, памятуя о том, каким уважением пользуется кельтская конница в легионах. – А другие из этой касты среди рекрутов есть?

– Как не быть? Думаю, наберется не одна дюжина.

– Ладно. Я поразмыслю над этим. Может быть, нам стоит обзавестись небольшим отрядом конных разведчиков. Когда мы начнем выслеживать дуротригов, они нам пригодятся.

– Са! – отозвался воин и с мрачной улыбкой провел пальцем по горлу.

И тут, завидев еще одного здоровенного бритта, Катон замер на месте. Среди новобранцев – с хмурой улыбкой на покрытой синяками и ссадинами физиономии, со вспухшим сломанным носом – стоял Артакс.

– Тинкоммий, а он что здесь делает?

– Артакс? Пришел учиться римской манере сражаться. Вместе со всеми. Явился сегодня утром. Похоже, ты, вернее, твой урок произвел на него сильное впечатление.

– Забавно.

Катон воззрился на знатного атребата, и тот бестрепетно выдержал его взгляд. Вообще-то молодому центуриону совсем не хотелось, чтобы рядом с ним отирался человек, которого он подверг публичному унижению. Наверняка в груди гордого и надменного бритта кипит обида. Однако с политической точки зрения, скорей всего, будет правильным разрешить родичу Верики занять место в когорте. В конце концов, раз уж он добровольно на это пошел, то, возможно, им движет не одна только злоба. Да и уязвленное самолюбие для амбициозного человека – хороший стимул быть во всем впереди. Не исключено, что в его лице Верика получит замечательного солдата.

Не исключено. Но на всякий случай – по крайней мере, на первых порах – стоит держать ухо востро и остерегаться.

Во второй половине дня Макрон брал обучение на себя, переходя от отработки приемов ведения боя к строевой подготовке. Это было трудненько, ибо если что такое меч и копье атребаты прекрасно знали и сами, то ходить строем в ногу, одновременно поворачиваться, останавливаться по команде и вообще делать что-либо, как один человек, они никогда не умели и не пытались. Однако где-то через неделю даже самые разболтанные из них научились довольно сносно маршировать, почти не путаясь и не сбиваясь.

Каждый день обучения заканчивался быстрым маршем вокруг городских стен, после чего, когда уже начинало смеркаться, люди возвращались на территорию базы и им по подразделениям раздавали паек. Пожалуй, регламентированное завершение дня больше всего удручало местных воинов. Стоило пропеть трубе, как инструкторы загоняли обучающихся в палатки и следили, чтобы все легли спать, а над не потушенными к тому моменту кострами переворачивали котлы. О выпивках, сопровождающихся нестройным пением и непристойной мужской похвальбой, не могло быть и речи, а ведь все это составляло неотъемлемую часть кельтского образа жизни. По мнению Макрона, напряженный режим тренировок требовал полноценного отдыха, и, когда Тинкоммий заговаривал о сетованиях новобранцев, старший центурион категорически отказывался делать поблажки.

– Нет, нет и нет, – твердил Макрон. – Стоит дать на миг слабину – и прощайся навек с дисциплиной. Это трудно, но не труднее, чем многое в солдатской жизни. А раз уж они жалуются на то, что их рано укладывают в постельки, значит не больно-то устают. Завтра по окончании тренировки я прогоню их вокруг Каллевы бегом, а не бабьим прогулочным шагом. Посмотрим, что они тогда запоют.