Саймон Скэрроу - Орел нападает. Орел и Волки

– Правда, Катон. Все это так. Никто тут не сделал бы больше.

– Может, и нет, – неохотно согласился он. – Но еще не все кончено.

– Что же? Не хорохорься. Будь честен с собой. И ответь: что?

– Не знаю… не знаю. Но я не отступлюсь. Я дал слово.

Какое-то время Боадика разглядывала едва различимое лицо оптиона:

– Катон…

– Да?

– Будь осторожен, – мягко произнесла девушка. – Обещай мне это, по крайней мере.

– Я не могу.

– Ладно. Но хотя бы помни тогда, что, с моей точки зрения, мир без тебя обеднеет. Не стоит покидать его раньше времени.

– А кто сказал, что мое время уже не пришло? – мрачно отозвался Катон. – Но в любом случае философствовать некогда.

Боадика смерила его печальным, задумчивым взглядом.

– Макрона мы привяжем к лошади повыносливей, – продолжил оптион. – Ты и девочка поедете на двух оставшихся лошадях. Из леса выберетесь с другой стороны, там нет друидов. Двигайтесь безостановочно на восток, пока не окажетесь на земле атребатов. Если Празутаг прав, дорога займет у вас не больше дня. Как только доберешься до легиона, расскажи все Веспасиану. Мы с твоим родичем останемся здесь и при малейшей возможности попытаемся вызволить жену Плавта.

– А что потом?

– Потом? Думаю, у Веспасиана найдутся для нас указания. Мы с Празутагом сделаем этот лес своей базой, так что любое послание он может направить сюда. Поэтому запоминай дорогу как следует, составляй в уме карту местности, чтобы гонец легата мог нас найти.

– Если понадобится, я смогу доставить послание и сама.

– Нет. Ты и так достаточно рисковала.

– Да, но я сомневаюсь, что по моим описаниям хоть у кого-то из римлян достанет ума отыскать вас.

– Послушай, Боадика. Это предельно опасно. Шансы на успех теперь ничтожно малы. Я решил рискнуть, но в случае неудачи не хочу, чтобы мою совесть отягощала еще и твоя жизнь. Прошу тебя, уезжай и не думай о возвращении.

– Я вернусь, как только смогу.

Катон вздохнул. Спорить с упрямой женщиной бесполезно, помешать же ей просто нет возможности.

– Делай как знаешь.

– Вот и прекрасно. А сейчас давай-ка поднимем Макрона в седло.

С помощью Празутага Макрон был усажен на лошадь и надежно привязан к высоким седельным лукам. Забинтованная голова центуриона упала на грудь, и он впервые с момента ранения промычал что-то невнятное.

– Тем же манером он изъяснялся, когда напивался, – проворчала икенка, после чего повернулась к Юлии и мягко подтолкнула ту к другой лошади.

– Залезай.

Юлия, однако, не шелохнулась, молча разглядывая животное. И тут Боадику поразила неожиданная догадка.

– Ты ведь умеешь ездить верхом?

– Нет… плохо.

Боадика оторопела. Все кельтские дети, и мальчишки, и девочки, умели держаться в седле, еще не сделав своего первого шага, и для нее это умение было столь же естественным, как дыхание. Она повернулась к Катону:

– Твои соотечественники и вправду владеют империей?

– Разумеется.

– Тогда как же вы с ней управляетесь? Не пешком же обходите?

– Для езды у нас есть ловкачи, – кисло отозвался Катон. – Хватит болтать. Отправляйтесь.

Празутаг подсадил девочку на лошадь и всунул поводья в ее неловкие руки. Боадика, сев в седло, подхватила поводья коня Макрона и щелкнула языком. Животное не отреагировало и тронулось с места, только получив пинок в бок.

– Позаботься о моем центурионе, – крикнул вдогонку Катон.

– Обязательно, – пообещала икенка. – А ты позаботься о моем нареченном.

Катон оглянулся на гороподобного бритта, гадая, что она имеет в виду.

– Проследи, чтобы он не наделал глупостей, – пояснила Боадика перед тем, как исчезнуть во мраке.

– Хорошо.

Стоя бок о бок, римлянин и икен вслушивались в удалявшийся стук копыт. Когда последний звук заглох в лесной чаще, юноша повернулся к гиганту, не очень-то хорошо понимая, как внушить тому, что среди них двоих он, Катон, теперь главный.

– Нам нужно отдохнуть.

– Да, отдохнуть! – закивал Празутаг. – Хорошо.

И они снова устроились на мягком ложе из устилавшей почву опавшей хвои. Катон плотно закутался в плащ и свернулся клубком, положив голову на руку. Над ним в небольших разрывах между еловыми лапами виднелись звезды, мирно мерцавшие сквозь выдыхаемый им парок. В другое время он, наверное, подивился бы гармоничной красоте мироздания, но сейчас звезды казались ему твердыми и холодными комочками льда. Несмотря на усталость, юноша не мог заснуть: его снедали воспоминания о несчастной Помпонии и ее перепуганном сыне. Как он мог их покинуть?

Когда эти образы таяли, их замещал ужасающий вид ранения, полученного Макроном, и ему оставалось лишь молить богов о спасении своего командира. Катон прослужил в армии достаточно долго для того, чтобы понимать: такие раны обычно смертельны. Строгое, беспристрастное заключение не сулило надежд, но сердцем Катон отказывался верить, что Макрон может умереть. Кто угодно, только не этот вояка. Разве не спасся он прошлым летом после боя в болотах Тамесиса? Уж если он тогда выкарабкался, то, надо думать, как-нибудь выживет и сейчас.

Рядом во тьме зашевелился Празутаг.

– Катон.

– Что?

– Завтра мы убиваем друидов. Да?

– Нет. Завтра мы следим за друидами. А сейчас – отдыхать.

Празутаг хмыкнул, но возражать не стал и вскоре, судя по глубокому, равномерному дыханию, заснул крепким сном.

Катон вздохнул. Макрона с ним больше не было, а этот безумный кельт казался сущей обузой. В бою, спору нет, он вел себя героически, но, по глубокому убеждению Катона, при бычьем телосложении обладал мышиными мозгами.

«Забавно все-таки устроена жизнь, – подумал молодой римлянин. – Попробуй-ка что-нибудь в ней улучшить – и растратишь все силы. А вот чтобы ухудшить и без того провальную ситуацию, ты можешь не шевелить даже пальцем».

На следующий день спозаранку Катон с Празутагом, прячась в холодной мокрой траве, подползли к кромке деревьев на гребне холма и осмотрели полого уходящий вниз склон. Никаких признаков друидов, преследовавших их ночью. Тянувшаяся по низине тропа огибала лесистый холм, за которым произошла неудачная попытка освобождения пленных. Воспоминание о ней отозвалось в юноше волной щемящей боли, но он усилием воли выбросил из головы все посторонние мысли и постарался представить себе детали скрытого от его взора ландшафта.

Он знал, что с гребня следующего холма им откроется куда лучший вид на подступы к Великой Крепости, и, подав икенскому воину знак, указал на узкий овраг, заросший густым подлеском с вкраплениями ежевики. При спуске эта растительность могла послужить лазутчикам хорошим укрытием, предоставляя возможность совершить быстрый бросок.