Татьяна Кононова - На заре земли Русской [СИ]

А утром заплетала уже не одну косу, а две.

Свеча на столе догорала, сероватый воск таял, стекал на гладкую дощатую поверхность, застывал причудливыми фигурами. Темнота окутала небольшую горенку на втором полу терема, поздний вечер плавно обратился в глубокую беззвездную ночь. Александра постыдилась своих дурных мыслей о супруге, ведь и вправду не мог такой человек, как он, быть связан с волхвами и колдунами. Александра знала, что Всеслав, как и она, ходит в храм на заутреню, в горнице своей хранит православные иконы и на сон грядущий молитву читает, хоть и креста не носит — говорит, что деревянная фигурка на шнурке от греха и смерти не спасет, коли сам себя не убережешь. В Бога князь верил, но как-то совсем иначе, нежели другие жители северного удела. У него Бог был не всемогущим и не чудотворцем, а человеком — едва ли не таким же, как все. И Александра, видя это и слушая его рассказы о вере, хотела так же верить. Однако для нее Господь был всем, всем миром и всей жизнью, и видеть в нем простого, земного человека у нее совсем не выходило.

Они снова остались вместе. Александра чувствовала, что с мужем ей ничего не страшно, никакая гроза — хоть и была православной, а все же не могла не верить в приметы и суеверия, привычные с детства. От теплоты маленькой натопленной горницы, шороха дождя за стеной, от того, как супруг ласково гладил ее по голове, точно маленькую, ее вскоре сморило.

Всеслав же всю ночь не мог уснуть. То ли беспорядочные мысли были тому виной, то ли неожиданная добрая весть, но сон не шел к нему. Когда Александра, наконец, уснула у него на плече, он осторожно переложил ее на постель, а сам поднялся, подошел к окну, взглянул вдаль. За ночь он сжег три свечи, передумал, казалось, обо всем на свете, и теперь, стоя у приоткрытого окна, смотрел на северный Полоцк. Ночь уже таяла на светлеющем горизонте, утро загорелось на куполе небес тонкой золотой полоской рассвета. Со второго пола открывался красивый вид: резные крыши, тонкие, извилистые дороги, высокие облетевшие деревья, мокрые и казавшиеся черными после дождя. Отвернувшись от окна, князь в который раз окинул взглядом темную горницу. Маленькая, но вполне уютная, она была обставлена весьма просто, как захотела молодая княгиня. На узких подоконниках в кувшинах стояли цветы, к глухой стене был придвинут небольшой деревянный стол, на котором лежало всякое добро вроде лент, пряжи, тонких цветных нитей. Напротив стояла широкая постель с наполовину задернутым пологом. Александра спала; светлые распущенные косы разметались по подушке, тонкая рука, чуть тронутая загаром, свесилась с края, почти касаясь пола. Всеслав залюбовался девушкой. Только теперь он осознал, как он скучал по ней, по ее милой улыбке, тихому голосу, ласковому, теплому взгляду, хотя и видел ее каждый день, все же чувствовал, что она в мыслях своих будто где-то далеко, не с ним.

Внезапно за стеной послышались шаги, нарушившие звенящую предутреннюю тишину. Всеслав обернулся, отошел от окна, прислушался. В длинной галерее, ведущей от лестницы к черному ходу, и вправду раздавались чьи-то шаги. Он взглянул на супругу — та не проснулась, только нахмурилась во сне отчего-то. Всеслав тихонько вышел и плотно притворил дверь. Шаги удалялись. Он неслышно пошел на звук.

Через некоторое время человек, шедший где-то впереди, свернул к лестнице: очевидно, собирался спуститься на первый пол. Всеслав проверил на всякий случай, легко ли ходит меч в ножнах, но в этом нужды не было: оружие никогда еще его не подводило. Он понял, что идущий человек был один, вероятно, почти безоружен, а если и вооружен, то слабо: при каждом шаге не звенело железо. Подошвы сапог были, скорее всего, подшиты кожей или несколькими слоями ткани, чтобы не стучали по деревянному полу. Человек вскоре стал спускаться по лестнице, ступая осторожно и мягко. Сообразив, куда он сейчас пойдет, Всеслав быстро развернулся, добежал до другой лестницы, ведущей к черному ходу, увидел спящего караульного у двери, ткнул его в плечо рукоятью меча. Вихорко, паренек солнцеворотов пятнадцати, уснул случайно. Тут же вскинулся, потянулся за оружием, но Всеслав перехватил его руку и развернул к себе.

— Тихо. Это я.

— Княже! — парнишка испуганно охнул, сорвал с головы шапку. — Прости, заснул маленько… Давеча не выспался, ей-богу, прости…

— Да тихо, — поморщился Всеслав. — Уснул, и Бог с тобой, не до того. Буди старших. Радомира ко мне, если он здесь. Потом к подземному ходу спускайтесь.

— Что стряслось?

— Кажись, гости у нас. Незваные. Ну, давай бегом, — он сунул меч в ножны, давая понять, что разговор окончен. Дозорный поспешно поклонился и, безбожно громко топая сапогами, которые были ему великоваты, помчался к красному крыльцу терема. Князь снова недовольно нахмурился, слыша стук его сапог: с таким долго незамеченным не пробудешь, обувку бы ему сменить или научить бегать, не стуча при каждом шаге, как десяток колес…

Парнишка-дозорный справился быстро: только Всеслав успел дойти до второго спуска в подземный ход, где земля не была истоптана подошвами, а потайная дверь оставалась нетронутой, как его нагнали боярин Андрей, Михалка, Федька-стрелок и сам Вихорко. Самый младший из всех, он выглядел увлеченным и немного испуганным: лицо бледное, чуть ли загар не сошел, глаза горят, ладонь на деревянной рукояти топора. Андрей, у которого были ключи от тайного входа, открыл дверь, пропустил вперед своих спутников. В свободную от оружия руку Всеслав взял горящий факел, вынув его из медного канделябра, прикрепленного к стене.

— Радомир Евсеич где? — князь хмуро оглядел всех по очереди. Трое переглянулись, Вихорко снова сделал шаг вперед.

— А нет его… Мне дочка его открыла, Милославка, сказывает — отца с вечера дома не видать.

— Ладно. Разберемся. За мной, — коротко приказал Всеслав и, уже не таясь, пошел быстрыми шагами к главному переходу, куда, по его расчетам, должен был спуститься незваный гость.

Идти им долго не пришлось. Через некоторое время, выйдя в главный переход, который выводил с подворья к посадским воротам, они увидели невысокую, крепкую и приземистую фигуру человека в длиннополом кафтане без пуговиц: разрезанные полы темными крыльями развевались у него за спиной при каждом движении. Он шел, не скрываясь, даже будто бы говорил сам с собою, но слов нельзя было разобрать. Всеслав прислонился плечом к стене, сунул факел в землю, чтобы потушить.

— Стойте, — прошептал он, приподняв руку, и положил теперь уже бесполезный факел на песок. — Это что за явление?

Старшие бояре переглянулись, пожали плечами. Михалка сдвинул шапку набок, поскреб в затылке. Андрей нахмурился, провел ладонью по окладистой седой бороде. Никто не знал, что это за человек и что он мог делать в княжьем тереме и в подземном ходе. Пройдя еще немного вглубь, он остановился, повертел головой, привалился к стене. Свет факелов теперь падал точно на него: можно было разглядеть темно-бордовый цвет кафтана, выбившуюся из-под него рубаху грубого покроя, шапку, отороченную грязным мехом, седую бородку с проблесками рыжих волос, торчащую из-за мехового воротника.