Татьяна Кононова - На заре земли Русской [СИ]

И все произошедшее за минувшее утро сплелось в единый узелок, сразу расставивший ответы по местам: кому-то нужно было, чтобы князь этим утром никуда из своей горницы не уходил. Кто-то передал кому-то грамоты, писанные для Изяслава. И Радомир еще пропал, с давешнего вечера не показывался, и даже дочь его Милослава не знает, где он.

— Спасибо тебе, дедушка. Теперь только ждать остается…

— Ступай, княже, ступай, — старик доверительно тронул его руку, напряженно сжавшую рукоять меча. — Не тревожься за ладушку свою, ничего с ней не станется, поспит маленько, да и все тут. Погоди за меч хвататься. Семь раз подумай, прежде чем кого-то казнить.

Князь рассеянно кивнул, вложил ему в руку пару золотых гривен и вышел. Младшие гридни разогнали любопытных, и в галереях было тихо, только где-то вдалеке разносились приглушенные голоса. В дружинной избе уже собрались старшие бояре: Андрей привел всех совет держать, что делать с пленными заговорщиками и как искать того, кто виновен в самом заговоре и в хвори молодой княгини. Когда Всеслав вошел, все приумолкли и обернулись в его сторону. Тяжелый, суровый взгляд не предвещал ничего доброго.

— Благодарите Бога за то, что в кубке был не яд, — промолвил он негромко, но такой холод зазвенел в его голосе, что все невольно вздрогнули. — И за то, что двоих уже отыскали. Грамоту, что этот Ратибор писал, нам теперь не вернуть точно. Но остановить их помощника можно успеть.

— Кто на давешнем пиру князю чашу с вином передал? — Андрей сощурился, оглядел бояр, взгляд его задержался на стольнике Нежате. — Что, кто наливал, тот и передал?

Нежата изумленно распахнул глаза, упал на колени, ударил себя в грудь, стал кланяться.

— Княже, ей-богу, клянусь, могу крест поцеловать, не я!

— Ты мне понапрасну не божись, Бога по каждому пустяку не поминай, — Всеслав отступил на шаг и скрестил руки на груди. — Не ты один за столом сидел да вокруг вертелся. Что, Андрей, кто до тебя из чаши пил?

— Михалка, друг мой, — боярин взглянул в сторону старшего гридня Михайлы, который нервно крутил в руках короткий клинок. — Он мне передал.

— А мне Тимофей…

— А мне… — сотник огляделся, но не нашел того, кого искал, и отвел глаза. — А мне — Радомир…

— Так, — протянул Всеслав. — Радомира — искать. Если до темноты не вернется, придется искать не только в уделе. А если вернется — сразу ко мне.

Александра проснулась только за полдень. В голове шумело, словно после удара, во рту оставался горьковатый привкус каких-то трав. Она не понимала, из-за чего так крепко уснула и не проснулась, по обыкновению, с первыми лучами, и из-за чего теперь так сильно болит голова. У ее постели, за столом, придвинутом к окну, сидел старый знахарь Микула и что-то читал, перелистывал тяжелые желтоватые страницы огромной книги.

Девушка попыталась встать, но ноги не удержали, в глазах потемнело, и она почти рухнула обратно на постель. Тихо застонала от слабости и бессилия — что же случилось? Заслышав ее возню, старик обернулся. Добрые лучики морщинок разбежались от его голубых глаз к вискам, тонкие впалые губы тронула улыбка.

— Ну, слава Господу, доченька… — он поднялся, подошел к столу с другой стороны, из холщовой сумы выудил две небольших фляги, отлил из кувшина воды в плошку, добавил в нее по нескольку капель из каждой фляжки. — На-ка, выпей. Чай, стоишь-то с трудом.

Александра поблагодарила и приняла плошку из его рук. По запаху поняла, что это настойка имбиря и мяты, на вкус приятная, слегка горькая и будто бы терпкая. Выпила одним махом, чуть заметно поморщилась.

— Погоди немного, покуда небо кружиться в глазах перестанет, да и ступай на воздух, — велел знахарь. — Ветерок приведет в себя, ты ведь, глянь-ка, бледная, как тень, одни глаза. Да и я пойду…

Александра невольно улыбнулась такому сравнению. Когда он вышел, переоделась в белое льняное платье с алыми рукавами, затянула широкий шелковый пояс, поверх волос надела тонкое очелье: короткие пряди выбивались бы на ветру и падали на глаза. Набросила на плечи пуховый платок и вышла на крыльцо, что вело с черного хода. Не хотелось на глазах у всех стоять, чтобы шептались за спиной.

Прохладный осенний ветер действительно скоро привел в чувства. Осень уже медленно, будто нехотя уходила со двора, уступая место зиме. Деревья облетели и, обнаженные до самых тоненьких веток, стояли, покачиваясь на ветру. По лужам то и дело пробегала легкая рябь, солнце садилось, заливая низкие пушистые облака румяным багрянцем. На улице пахло гарью, пожухлыми листьями и мокрой землей, ветер приносил с окраин холодок и запах реки. Где-то вдалеке залаяла собака.

Прислонившись спиной к резной деревянной свайке, княгиня задумчиво смотрела вдаль. Минуло уже почти полсолнцеворота с той поры, как полоцкий князь взял ее в жены. Немного воды утекло с тех пор, но Александра понимала, что она сама сильно изменилась. Она больше не боялась мужа, чувствовала, что любит его, хоть и сама себе в том не дает отчета. Ребенок, которого она теперь носила под сердцем, сынишка ее и Всеслава, будущий княжич, совсем другой ее сделал, хоть и на свет еще не появился. Да и про людей вокруг зря она плохо думала, они признали ее, полюбили, хоть она сама и не догадывалась.

Неожиданный стук двери и негромкий, встревоженный оклик заставил княгиню вздрогнуть и обернуться. Девчонка солнцеворотов тринадцати от покрова выбежала на крыльцо, где она стояла, и вдруг бросилась перед ней на колени.

— Александра Вячеславовна… Матушка… — захлебываясь рыданиями, девчонка утирала слезы. — Помоги, защити, только к тебе одной и могу пойти… более не к кому!

Александра протянула ей руку, помогла встать и ласково притянула к себе. Девочка уткнулась в ее плечо, с трудом подавила всхлипы. Княгиня погладила ее по голове, успокаивая: она знала, только с теплотой нужно к людям, особенно — если им нелегко пришлось.

— Ну что ты? — негромко спросила княгиня, когда девочка, наконец, отстранилась. — Что с тобой?

— Сказывают, что отец мой виновен во всех бедах, — вздохнула девчонка. — Что, мол, грамоту с изображением пути к Новгороду хочет передать князю Изяславу. Что тебя отравить хотел… — с этими словами она опустила голову, потеребила витой поясок и вдруг снова вскинула глаза на Александру. — А это не он, не он, я знаю! Его и в граде-то, верно, нет, как уехал давеча, так и не воротился!

Неприятное чувство кольнуло где-то под сердцем, так, что княгиня даже взгляд отвела, закусила губу, раздумывая. Сколько она сотника Радомира знала, тот был добрым человеком. Среди гридней его уважали, да и Всеслав у него нередко совета спрашивал, а он и рад помочь. И с нею самой всегда ласков был, как с дочерью, и не верилось Александре в его вину.