Татьяна Кононова - На заре земли Русской [СИ]

— Княже… Не бери грех на душу. Бог ему судья. Он и рассудит по правде, и виновных накажет.

Всеслав оглянулся на собор, белеющий в осенних сумерках, пристально посмотрел в глаза Александре, а потом крепко взял ее за руку, вернул меч своему гридню. Другие вои уже подняли Бажена, скрутили ему руки за спиной, однако все еще ждали княжьего слова.

— Заприте его покуда, — хмуро велел Всеслав. — Разговор с ним еще будет. Только пускай подумает сперва хорошенько, что отвечать станет.

И он хотел было выйти из разомкнувшегося круга, как неожиданно среди людей снова раздались шум и возня, и прямо на каменную ступеньку вытолкнули парня солнцеворотов шестнадцати от покрова в серой запыленной рубахе. Он не устоял на ногах, упал на колени перед князем и замер, опустив голову. Очелья на нем не было, светло-русые волосы упали на лицо, доходя до узкого подбородка и закрывая обзор.

— На колокольню полез, — услужливо пояснил иерей Адриан. — Службу сорвал. Пред Господом нагрешил да пред народом Божьим.

— И что? — сурово спросил Всеслав.

— Епитимью на него наложили, на семь ночей. Пускай у Бога прощенья просит.

— Вот пускай у Бога и просит, а у нас просить не за что. Не довольно ли с него Божьего покаяния?

Иерей пожал плечами, но ничего не ответил. Передернуло его от таких богохульных слов. Он знал, что Всеслав не молится Богу так, как православному положено. В горнице у него напротив икон — деревянный идол. Старое капище в лесу, которое давно пора бы очистить и выжечь, стоит, как ни в чем не бывало, а храм в городе уже двенадцатый солнцеворот строится, и все никак не будет готов к освящению. И ближайшие люди князя — поганые, хоть и приходят на службы вместе с ним, все равно своим богам молятся, упорно молятся…

Но сейчас речь шла не о том, а о парне-подмастерье златокузнеца, который нарушил привычный уклад собора. Выслушав его неловкие оправдания, Всеслав чуть заметно усмехнулся.

— Вставай, Митька. Что бы ты ни сделал, перед нами ты не виновен.

Заметив спокойную улыбку князя, Дмитрий медленно поднялся, смахнул с лица растрепанные пряди, отряхнул колени.

— Ты мне жизнь спас, — добавил Всеслав. Юноша чуть покраснел и опустил голову. — Отпусти его с миром, честной отче. Бог видит, чья вина да где.

Адриан молча протянул парню тяжелый наперсный крест. Дмитрий поклонился, коснулся губами холодного металла и поспешно исчез. Всеславу больше не о чем было говорить со служителем, и, все так же держа супругу за руку, он направился к выходу с подворья храма.

Вечер выдался на редкость теплый для конца осени. Кое-где уже лежал снег, и с высокого берега было слышно, как несет свои воды на широких плечах Двина. За дорогой на Менск в нее входил приток — небольшая, неширокая речушка Полота, а дальше, ближе к Киеву, — Друть, и потом две сильные, мощные реки — Днепр и Двина — сходились, сливались воедино и вместе катились к Русскому морю, к славной Византии. Из-за деревьев было видно край песчаного берега, чуть припорошенного белым пушистым снежком. Погода стояла тихая, безветренная, и река была словно черное стекло: темная и прозрачная. Александре вспомнилось невольно, как они с Всеславом, тогда еще только помолвленные, подъезжали на лошади к самому краю обрыва, а потом спускались вниз, к неровной кромке воды. Это было так давно, а кажется, едва ли не давеча…

Так и сейчас. Они остановились рядом, под высоким облетевшим ясенем. Тонкие изгибы ветвей изрезали черный покров неба, и сквозь густые клочья облаков нет-нет да и проглядывал серебристый свет. Александра слышала россказни о князе-оборотне, и она невольно подняла взор, взглянула на луну — та была полной, круглой, гладкой со всех сторон. Мелькнула и снова скрылась за облаками… Конечно, все это сказки. Глупые слухи, неведомо кем распущенные. А Всеслав стоял рядом с нею, живой, настоящий, в волка обращаться не собирался, только чуть заметная улыбка блуждала по тонким поджатым губам его, словно он улыбался каким-то своим мыслям. И вдруг, почувствовав пристальный взгляд девушки, он развернулся к ней, взял за плечи и притянул к себе. Александра доверчиво прильнула к нему, обняла крепко.

— Ты чего такая бледная? И дрожишь вся… Нето испугалась?

— Не испугаешься тут, — вздохнула Александра. — Когда он прямо у тебя за спиною стоит, а я все вижу, да сделать ничего не могу, равно как к месту приросла. Сама бы кинулась его удерживать, да только нельзя мне в храме к вам подходить…

— Нелегко нам сейчас, — задумчиво промолвил князь, рассеянно глядя в темноту. — Никому не легко. Мои же люди против меня идут. Те, кому верил, как себе, предали. Правду Тимофей Олексич сказал когда-то: враги кругом, а друзей по пальцам перечесть — не собьешься. Да и я тоже хорош: на своего гридня меч поднял… Отцу Адриану худое сказал, — он тронул свой маленький нательный крест, провел пальцем по черному витому шнурку. — И ты ведь захворать могла, упаси Боже… И как ведь ловко у них все выходит! — Всеслав криво усмехнулся, сам не заметил, как крепче сжал руку Александры. — И прямо у меня на глазах! Ничего, даст Бог, Радомир скоро воротится. Не сгинул же он, в самом деле. За все ответит…

Александра прислушалась к себе. Недавний случай не навредил ей, только напугал всех, кто знал об этом. Ей сейчас была одна забота — сынишку сберечь, а для этого надо и самой поберечься.

— Не нужно! — она испуганно взглянула супругу в глаза. — Я тоже не думаю, что он виновен. Милославка, дочь его, говорит, что это чьих угодно рук дело, только не отцовых. Да ведь и ты с ним дружен был, и со мною он завсегда был ласков. Сам посуди, что ему за резон тебе худое делать? Не нужен ему ни стол полоцкий, ни власть над нами, ничего ему не нужно. Он тебя как сына любит. И меня — как дочь. И ты ведь мне сам рассказывал: он первый тебе помогал, он и при отце твоем…

Забывшись, девушка заговорила горячо и спешно, словно стараясь удержать бьющуюся в голове мысль. И вдруг умолкла, оборвала речь свою, столкнувшись с посуровевшим взглядом князя.

— Дмитрий, тот самый паренек, что на колокольню полез, давеча мне сказывал, что у Милодара нашли золотой перстень с филигранью. Его хотели к грамоте приложить, да то ли позабыли, то ли не успели. У нас в Полоцке златокузнецов немного, догадаться, чья работа, нетрудно. Этот перстень делал мастер Ефрем, тот, что Митьку учит, вот Митька работу мастера и узнал. Степан, сотник мой, говорил с ним. Рассказал Ефрем немного, но не пусто. Заказывали ему тот перстень, кто-то из моих гридней. На Радомира не указал, но… Такие перстни не пару гривен стоят. А у бояр моих — золото. К тому же, у жены его такие же кольца височные видали. Радомир заказал, а на что ему — Бог ведает.

— Не веришь ты ему? — в отчаянии выдохнула Александра. Тут же вспомнились печальные глаза Милославы, и то, как девчушка готова была на колени перед нею броситься, лишь бы она за батьку ее заступилась.