Татьяна Кононова - На заре земли Русской [СИ]

Девочка угрюмо кивнула.

— Узнала, что я к княгине ходила, просила за отца. Сказывает, не девичье это дело, мужиков спасать. А как же не девичье, когда он отец мой? Да и ей… разве не боязно?

Девчонка обиженно шмыгнула носом и вытерла подступающие к глазам слезы. Голос ее задрожал и прервался, губы сжались в одну тоненькую ниточку. Увидев, что она вот-вот расплачется, Дмитрий привлек ее к себе, погладил по голове, как маленькую, прижался щекой к мягким, словно лен, волосам.

— Ну-ну, не реви, ничего покуда не случилось. А я тебе что рассказать хотел… Я видел, что кто-то ходил к срубу, повадился через одну ночь. То с пустыми руками, за-давеча свиток какой-то притащил, а сей день — еще один. А потом вдвоем вышли: он да отрок Бажен, тот самый, что в храме святом клинок поднял на князя Всеслава. Так вот, освободили его, видать, тайно. Дозорный, кого туда приставили, спит, как мертвый. Я подошел, а он храпит, как черт, попытался разбудить — какое там! Видать, кто-то ему зелья сонного подлил в питье. А потом я за теми пошел. Нагнал, смотрю — а Бажен меня узнал, помощника своего отослал куда-то. Я его сперва миром хотел спросить, с кем он был, да такой разве скажет! Кинулся на меня, мы и сцепились. Дурак был, не подумал, — Дмитрий раздосадованно взъерошил волосы и поскреб подбородок, — он-то княжий гридень, обученный, а я против него — так, котенок слепой. Унот, подмастерье, меч только издали видал, а врукопашную не умею. Он и одолел меня, упустил я его, да и не смог бы удержать.

Только теперь юноша заметил, что не разнял объятий, а Милослава и сама не вырвалась, обняла за пояс и прильнула к нему, так, что он чувствовал ее теплое дыхание. Когда он замолчал, девчонка вскинула на него огромные темные глаза:

— Так чего же ты ко мне пошел? К князю надо было бежать! Других гридней будить, не все же там напились той сонной отравы! Пойдем, пойдем сейчас!

Милослава стиснула его руку и потянула к двери, но Дмитрий прижал ее к себе и удержал на месте.

— Стой! К князю — да в таком виде?

Девчонка пристально оглядела его. И впрямь, в таком виде нельзя: пояс потерян, рубаха перепачкана да порвана, на подбородке широкая ссадина, грязь на щеках, костяшки пальцев сбиты в кровь…

— Погоди. Я тебе отцову рубаху принесу и пояс. И воды тоже, умоешься хоть. А свою оставь, я заштопаю и верну после.

— Ты только сама будешь матери все объяснять, — хитро подмигнул парень. Милослава ничего не ответила, только стерла мокрые дорожки с лица, робко улыбнулась в ответ и, подхватив длинный подол, на цыпочках выскользнула из горницы. Когда дверь за нею закрылась, Дмитрий устало привалился к стене и сполз на пол. Видать, крепко приложил его Бажен затылком о землю…

Мысли спутались и ползли лениво, беспорядочно. Милославка сказала — идти к князю… Зачем? Что они ему скажут? Что подмастерье золотых дел мастера глубокой ночью вышел прогуляться и забрел к порубу, в который посадили предателей, а потом об этом узнала и дочь виновного во всех бедах Радомира? Хотя Радомир, конечно же, ни в чем не виноват… Не виноват… А где он теперь? И как оправдать его и его семью в глазах князя Всеслава, который, если и догадывается о чем-то, то после давешнего уже думает, что точно знает?

— Митя! Митенька!

Дмитрий открыл глаза от того, что Милослава брызгала на него водой из дубового ковша. Медленно огляделся, взъерошил копну золотистых волос. И непонятно, то ли в глазах темно, то ли в маленькой тесной горенке.

— Ты чего?

— Я уж испугалась, худо тебе, — девчонка протянула ему руку, но он поднялся и без ее помощи. — На-ка вот, переоденься. И умойся, а то я тебе только грязь развезла по лицу.

Милослава демонстративно отвернулась. Юноша поспешно скинул испорченную рубаху, надел боярскую. Мягкая, вышитая — ох и непривычно! Затянул завязки на вороте, заправил одежду за пояс. Зачерпнул горстью воды из ковша, кое-как умылся — все лилось на пол и на ноги, — тронул за плечо маленькую хозяйку горницы.

— Погляди, ладно ли?

— Ладно, — кивнула Милослава. Черные глаза ее отчего-то поблескивали в темноте. — Ну, идем.

— Стой, Милославка, — Дмитрий уже у дверей развернулся, мягко взял ее за плечи, останавливая. — Ты меня прости, но я прошу тебя, останься здесь. И час уже поздний, и мамаша тебе выходить не велела: и тебе влетит, и мне заодно. Да и что за дело — нам с тобой вместе ходить?

— Почему? — она изумленно и даже несколько огорченно посмотрела на него снизу вверх. Дмитрий вздохнул.

— Потому что где ты, а где я. Ты боярышня, а я… так, — он не договорил и поджал губы. — Ты подумай, сколько сплетен полетит, коли кто увидит? И родичи твои мне что скажут? И мастер, учитель мой, если узнает, с меня шкуру спустит, — он усмехнулся, но вышло как-то невесело.

Милослава задумалась. Он прав. Вместе им ходить нельзя, да и ей самой на целую седмицу горницу покидать не велено: только в церковь с матерью и младшими можно. А Дмитрий… Почему он с нею возится? Ему ведь это не нужно, Радомир — не его батька, да и он сам никак не связан с происходящим. Конечно, девчонке хотелось думать, что он делает это ради нее, просто стараясь помочь, но в свои четырнадцать солнцеворотов она уже знала, что просто так никто не придет в чужую жизнь и судьбу, у всех свои намерения, у кого-то дурные, у кого-то — добрые, и ей только хотелось верить, что ей с другом повезло. Могла ли она считать Дмитрия своим другом? Он ведь взрослый, сам работник и сам себе хозяин, что она ему, маленькая девчонка?

Знала бы она, что Дмитрий думал о том же самом, только не с радостью, тепло замирающей где-то под сердцем, а с горечью и досадой. Он никогда ни к кому не привязывался, семьи своей не помнил, сверстники-подмастерья его чурались, в посаде он держался особняком. Светлокосая и черноглазая девочка, маленький ангелочек, разбитый горем из-за отца… Эту встречу в соборе, когда он зашел забрать работу домой, а она пришла молиться, казалось, действительно, послало небо. Вот только какие они с Милославкой друзья: сирота безродный и боярская дочка? Как вернется Радомир Евсеич, этакая дружба быстро кончится по одному его слову.

Промедление могло обернуться чем угодно, и он, простившись с девочкой, покинул боярский дом все тем же путем через окно. Бегом пробежал посад, уже не боясь быть замеченным, мимо собора Святой Софии, мимо одинаковых, выстроившихся в ряд домов младших гридней. Позволил себе остановиться и отдышаться только незадолго до княжьего подворья. Парень уже поднял было свободную руку, чтобы толкнуть тяжелую створку ворот, как вдруг с обеих сторон сдвинулись копья, и дозорные, которых он сначала не заметил, преградили ему путь.

— Кто таков?

— Дмитрий я. Ученик мастера Ефрема. Поздно уж, знаю, но дело важное.