Татьяна Кононова - На заре земли Русской [СИ]

— Не знаю, ласточка, — Всеслав нахмурился, привычно взъерошил темные русые кудри. — Не знаю. Я уже и сам себе с трудом верю.

Всеслав снова прижал ее к себе, укрыл своим плащом. Она спрятала лицо у него на груди, и он чувствовал ее дыхание, сбитое и взволнованное. Перепугалась, ласточка… Это им, воям, не страшно, они и не такое видали, когда ходили в походы вверх по Ловати, к Ладоге и племенам води. А ей, выросшей в заботе родителей и четверых старших братьев, за прялкой да ткачеством на тоненьких дощечках, это неведомо и оттого страшно. Уберечь бы ее, спрятать от всего, да только как убережешь, когда и сам ходишь по острому лезвию?

«И черт меня дернул на колокольню забраться? Не то иначе не мог предупредить», — Дмитрий раздосадованно пнул подвернувшийся под ногу камень. Тот с глухим постукиванием проскакал по дорожке и утонул в песке на обочине. Вокруг было уже темно и очень тихо, даже собаки не лаяли и не квохтали во дворах сонные куры. Небо опустилось низко, словно натянувшись на крыши домов, большая белая луна щерилась из-за длинных рваных облаков. Дмитрий с неудовольствием покосился в сторону собора: целую службу сверх вечерни один на коленях отстоял, отмаливая неизвестно какой грех, и всю седмицу еще так оставаться. Верно князь сказал: перед Богом он, может быть, и нагрешил, а перед людьми — ни в чем, но кланяется иерею, будто перед ним виноват. Тьфу, ничего не разберешь…

Неожиданно его внимание привлекли чужие голоса и похрустывание мелких камушков под сапогами. Дмитрий прислушался и пошел на звук. Голос раздавались от поруба, куда накануне посадили троих заговорщиков. Приглядевшись, юноша разглядел, что кто-то склонился над маленьким окошком и, поспешно выхватив из-под одежды какой-то свиток, просунул в проем между бревнами. Люди о чем-то тихонько переговаривались, так, что слов нельзя было разобрать, Дмитрий только дважды услышал имена Радомира и Изяслава. Опять об этом заговоре, нечистый его побери!

Он решил не в свое дело не лезть, оставаясь незамеченным, пошел своей дорогой. Вот только разговоры за спиной не утихли, а стали только громче. Что-то стукнуло, скрипнуло, кто-то тихонько ругнулся. Дмитрий ускорил шаг.

И вдруг, когда две фигуры вышли из-за поворота, юноша разглядел одну знакомую: высокую, широкоплечую и немного нескладную. Одну руку этот человек постоянно держал за полой длинного кафтана, другая висела плетью и дергалась невпопад с каждым шагом. Луна осветила идущих, и Дмитрий понял, что не ошибся. Но как так? Разве кто-то из дружинников не выполнил приказа и оставил пойманного заговорщика на свободе? Думать об этом как о необходимости казалось неловким: Дмитрий считал его своим товарищем и не желал ему зла, потому и не бросился к нему в церкви сразу, но потом понял, как глубоко ошибался.

— Бажен?

Оба идущих впереди остановились. Бажен обернулся, наклонился к своему спутнику, что-то прошептал ему на ухо, и тот, выждав секунду-другую, припустил бегом, прочь из посада. Дмитрий вышел из тени. Гнаться за обоими было бы бессмысленно, и он решил хотя бы поговорить с Баженом, но тот явно не был настроен на разговор. В холодном серебристом свете луны сверкнула гладкая поверхность лезвия.

— Ты опять за свое?

Дмитрий заложил руки за спину и вышел на дорожку. Бажен нервно закусил губу и стал вертеть в руках свой клинок.

— За что — за свое?

— Чуть что, так за нож хватаешься.

Дмитрий шел медленно. Расстояние между ними сократилось до нескольких шагов. И вдруг дружинник коротко размахнулся и швырнул клинок вперед. Дмитрий чудом увернулся: успел увидеть остро отточенное лезвие, широкую рукоять, украшенную черной вязью.

Однако в обыкновенной драке ловкость не помогла: крепкий тренированный дружинник сильнее златокузнеца, которому надо беречь руки. Дмитрий не мог даже ответить ему таким же ударом, с трудом удерживал равновесие, пока Бажен, наконец, не обхватил его за плечи и не рухнул прямо на дорогу вместе с ним. Затылок встретился с землей, перед глазами заплясали разноцветные точки, в ушах зазвенело от боли. Дмитрий зажмурился, Бажен ослабил хватку, встал, отряхнул руки и тенью метнулся за угол чьей-то избы. Дождавшись, пока хруст камешков под его сапогами стихнет, Дмитрий поднялся, стряхнул с одежды приставшие комья земли. Попытался сделать несколько шагов — получилось неплохо, только голова сильно кружилась, и его слегка водило, даже когда стоял. Первой мыслью было добраться поскорей до дома, но потом закралась другая, более смелая. Так быстро, как только получалось, он направился к дому сотника Радомира, моля про себя, чтобы хоть кто-нибудь там не спал.

Дмитрию повезло: еще с улицы он увидел маленькую искорку света в окошке на втором полу дома боярина. Это была девичья, значит, Милославка покуда не спала, хотя час уже был очень поздний, немногим за полночь. Дмитрий прошелся вдоль частокола, тронул ногой одно хлипкое бревно — то поддалось, и в заборе образовался узкий проем, такой, что стройному человеку протиснуться можно. Стараясь не наделать лишнего шума, Дмитрий воровато оглянулся, поспешно юркнул в проем и задвинул за собою проход. Вокруг было тихо. Собачья будка стояла далеко, пес чужого не услышал.

Пригибаясь под окнами, юноша добежал до угла дома, подобрал с земли небольшой камень в полпальца величиной и кинул его в окошко на втором полу. Свет тут же дрогнул: свечу кто-то взял в руки. В ночной тишине можно было услышать шорох шагов по дощатому полу, скрип оконной ставеньки. Из окна кто-то выглянул, слегка свесился вниз. Длинная белесая коса змейкой развернулась из-за плеч.

— Митька! — Милослава испуганно ахнула и тут же прижала ладошку к губам. — Ты как здесь?

Молодой ювелир прижал палец к губам. Девчонка поняла, закивала поспешно и умолкла.

— Спустись, поговорить надо, — Дмитрий то и дело оглядывался, боясь разбудить кого-то еще из обитателей боярского дома.

— Не могу, — Милослава виновато пожала плечами. — Из горницы выходить не велено. Лучше ты зайди, — она мотнула подбородком в сторону кривой яблони, что тянула свои ветви к окнам прямо у парня за спиной. Дмитрий недоверчиво оглядел дерево, тихонько хмыкнул, а потом с ловкостью дикой кошки забрался до второго пола. Крепкая ветка кончалась. Он отпустил руки, встал во весь рост, уцепился кончиками пальцев за край окна. Милослава отступила в темноту, чтобы не мешать, и Дмитрий, перехватившись поудобнее, подтянулся на руках и спрыгнул в комнату.

Милослава приподняла свечу повыше, увидела его изодранную и перепачканную рубаху, ссадины на лице.

— Что с тобой?

— Ничего. Подрался, — он нахмурился, одернул рубаху. — Тебя что, матушка наказала?