Татьяна Кононова - На заре земли Русской [СИ]

Всеслав знал, о чем говорил. Он видел смерть отца, слышал его последнее слово. Матушка его переступила грань Яви, когда он был еще ребенком. Александра вдруг почувствовала себя совсем слабой по сравнению с ним.

Как бы ни был прав супруг, даже говорить о произошедшем сейчас было тяжело. Перекрестившись и прочитав шепотом перед иконой краткую молитву за упокой души рабы божьей Василисы (этим именем Весеню нарекли при крещении), она распустила косы и легла, попыталась заснуть, чтобы забыться, но сон не шел, его отгоняли тяжелые, тревожные думы, и до самого утра она так и не сомкнула глаз, глядя в темноту и беззвучно всхлипывая.

Через три положенных по обычаю дня Весняну хоронили. Шумное празднование святок отошло назад, отступило, давая дорогу немому горю. Александра, помня слова супруга, крепилась, оставаясь спокойной на глазах у всех, и лишь в горнице, в одиночестве, могла не сдержаться, когда больше совсем не оставалось сил.

Дмитрий за пять минувших дней словно повзрослел на пять солнцеворотов. Обыкновенно добрый, улыбчивый и смешливый паренек, он закрылся в себе, на все расспросы отвечал едва ли три слова. Казалось, даже светлые зеленые глаза его, точно трава в росе, потемнели и помрачнели. Он не позволял себе слабости, только один раз, когда на отпевании снова увидел Весняну, бледную и все такую же красивую, с венком над головой, — молча заплакал, глотая слезы, отвернулся от гроба. Но никто не осудил его ни словом, ни взглядом: многие знали, что он был неравнодушен к девушке, и с большим трудом ему давалось терпение.

Вторая луна этой злой зимы встретила всех страшными крещенскими морозами.

Ночь после похорон была жуткой. Лес, река, сами боги жалели девочку и лютовали на виновных. Колючий промозглый ветер выл в печных трубах и рвал ставни, замерзшие березы и осинки с гулким треском гнулись под метелью, снег бил в маленькие окна изб, затянутые желтоватым бычьим пузырем. Те, кто верил в Бога, полночи молились, прося Господа упокоить ушедшую душу, а те, кто поклонялся природным силам, приносили маленькие требы своим богам, боясь не столько за покойницу, сколько за себя: за нее, мол, тревожиться уже не к чему.

И так пять дней минуло после гибели тихой и незаметной старшей дочки золотых дел мастера. Всеслав догадывался, кто и почему в этом виноват, но ни с кем догадками не делился: решил, что покуда сам не будет уверен в том, что прав, никому ни слова не скажет. Но когда догадка посетила впервые, нелегко было сдержаться, обдумать все холодной головой и не броситься выяснять правду сразу же.

В смерти дочки золотых дел мастера был виновен Бажен, младший сын гридня Благояра. Однажды оступившись и не осознав, не исправив свою ошибку, он пошел по кривой дорожке, наклонной, ведущей прямо по отвесному склону лжи, подлости и грязи. Убить другого человека, ни в чем не повинного, только из-за боязни за свою голову — это было уже слишком. Все произошло тихо и так быстро да незаметно, что никто, кроме Всеслава, ничего не понял и ни о чем не догадался. А сам князь знал, что было до этого и почему отрок повел себя таким образом. Только не было последней ниточки, того узелка, который можно было бы развязать, и тогда бы распутался весь клубочек страшной загадки.

Бажен, его отец, боярин Андрей и сыновья мастера-кожевенника Роман и Милодар были в сговоре. Карта, нарисованная рукой Романа, стала первым звеном в цепи неминуемых событий, которые тянули все славные дела вниз, не позволяя им перевесить. Карта, измена Андрея, предательство и наговор на Радомира, самого первого друга… Но кто его подводил, Всеслав пока не знал и не догадывался. Кому-то из заговорщиков хотелось, чтобы Радомир и большинство старших гридней оказались не у дел, и молодой князь остался без помощи своих верных советников и товарищей. Рисунок на перстне, который приложили к грамоте, писанной для Изяслава, совпадал с золотой вязью на серьгах, что носила Любаша, жена Радомира. На этом рисунке были изображены две веточки брусники и медвежья лапа: знаки, которые когда-то придумал еще Радомиров дед, славный охотник. Кто-то этот рисунок подглядел, а Бажен, по научению отца заказав перстень у мастера Ефрема, должен был описать для работы именно его, чтобы все, кто мог бы случайно узнать, думали на самого Радомира.

Весняна частенько помогала отцу в работе, хотя у него и подмастерья были, и меньшие сыновья, которых он лично обучал золотому делу. Старшая дочка носила воду и угли, бегала по отцовским поручениям, в соседней горнице стряпала обед и, конечно же, про Радомиров перстень все слышала. Бажен знал, что у них с Дмитрием — дружба, а тот, в свою очередь, может лишнего рассказать князю, и тогда заговор будет раскрыт, а о том, что станется с причастными к нему, и думать не хотелось. Он долго размышлял, как бы заставить Весеню молчать о том, что она слышала; но ни сватовство, ни подарки, ни просьбы не склонили ее на его сторону. Выйти за него Весняна отказалась (другого, мол, любила), подарков не взяла: больно гордая, а зачем, для чего он пытался так с нею сблизиться, вероятно, поняла сразу. И когда они оказались наедине, поднимались по крутому берегу к дому мастера Ефрема, он возьми и столкни ее в холодную воду. Благо, с берега крики услышали младшие дети, и один из мальчишек не придумал ничего лучше, кроме как бежать за помощью на княжий двор: там на праздничную ночь больше всего народу, а Всеслав никогда не прогонит и не откажет, сперва не выслушав.

Обвинение было оглашено сразу же, как только молва утихла. Когда люди узнали правду, о пощаде речи и не шло. Очень хотелось поступить по старым правилам, которые были единственной истиной еще при отце: кровь за кровь, смерть за смерть, но Русская правда, подписанная рукой великого князя Ярослава, уже не дозволяла кровной мести. Убийство вольного мужчины каралось немалой вирой в сорок гривен, вольной девки — в двадцать. Вина в смерти также считалась убийством, порой даже умышленным. Доказать вину или невиновность отрока Бажена никто не мог, ведь на берегу они с Весняной тогда были одни, а малые ребята, дети мастера, не зная законов, могли только навредить делу.

И поэтому против Божьего суда [9] При отсутствии свидетелей и неоспоримых обвинений на Руси часто практиковался Божий суд, в случае с дружинниками — «суд полем», поединок на мечах без щита и доспехов. Виновным считался проигравший. никто не высказался. В дружине парня недолюбливали за скрытность и за то, что он всех чурался, словно ставил себя выше других, не на равных со всеми. Отец его был человеком ничем не замечательным, а вот сын уже отличился дважды, и некоторые кмети, особенно отроки из младших гридней, с нетерпением ждали, чем же обернется «поле». Самое трудное заключалось лишь в том, что за Весняну никто не мог отвечать: взрослых братьев у нее не было; отец, почти старик, против хорошо обученного молодого кметя не мог бы встать на равных. Узнали об этом лишь в день суда, когда Бажен, выйдя на обнесенную кольями расчищенную поляну, вдруг понял, что против него никто не вышел. Полочане неодобрительно зашептались: если за пострадавшего никто не отвечал, то суд мог закончиться хорошо для обвиняемого, а этого не хотелось никому.