Пьер-Луи Ганьон - Исчезновение Ивана Бунина [litres]

Она хлопотала по хозяйству, убеждая себя, что супруги по своему обыкновению пошли на прогулку. Так прошел час, потом второй. Близилось время обеда. Экономка гнала прочь тревожные мысли, твердя себе, что Бунины вот-вот вернутся.

В два часа дня, уже вне себя от волнения, она решила подняться на второй этаж. Лестницу она одолела с трудом: когда она опиралась на левую ногу, у нее просыпалась боль в колене. Скоро придется оставить работу, думала она. На что тогда жить?

В большой комнате экономка открыла незапертый ящик секретера. Там лежали два письма. Одно нужно было отправить Андре Жиду. Другое – отнести в отделение жандармерии. Экономка сунула оба письма в карман фартука и, держась за перила, осторожно спустилась на первый этаж.

Вопреки здравому смыслу, она не бросила свои дела и продолжила стряпать национальное кавказское блюдо, которое готовили там, откуда она была родом. На ужин ждали мэра Граса с супругой, и Муромцева распорядилась, чтобы французов, которые так тепло принимали изгнанников у себя в городке, угостили чем-то оригинальным.

Вилла была просторной, и экономка не справлялась в одиночку. В помощь ей наняли молодую местную девушку. Однако сегодня она почему-то не пришла. Меж тем экономка на нее рассчитывала: нужно было накрыть на стол и навести порядок в гостиной и столовой. Куда же запропастилась девушка?

Когда часы на кухне пробили шесть, экономке пришлось признать: супруги и вправду пропали. Она опасалась этого еще с того дня, когда писатель обратился к ней с деликатным поручением, касавшимся писем. Но ей и в голову не приходило, что вместе с Буниным может исчезнуть и Муромцева.

Экономка решила позвонить мэру Этьену Каремилю, которого на вилле и ждали сегодня к ужину. Бунин с супругой еще никогда не уходили так надолго, не предупредив ее, сообщила она. Мэр немедленно уведомил жандармов, и те подробно расспросили экономку о лицах, в последние недели навещавших виллу. Она назвала несколько имен, в том числе и имя Леонида Зурова.

По примеру своей хозяйки экономка не любила Зурова. По ее мнению, он вел себя подозрительно. Она также упомянула журналиста, связанного с белой эмиграцией, – Александра Бахраха, который всегда казался ей скользким типом.

– А что скажете о Карле Августе Нобеле? – спросил начальник жандармерии.

– Он приезжал в декабре. Говорил месье Бунину, что ему присудят важную литературную премию в Стокгольме. Приятный мужчина. Он потом был у нас еще несколько раз.

Присутствовавший на допросе мэр Каремиль здраво оценил ситуацию и распорядился, чтобы письмо, которое экономка принесла в кармане фартука, было немедленно доставлено в Париж лично Андре Жиду.

Письмо Бунина, доставленное Жиду домой, на улицу Вано, застало того врасплох. Он никогда не скупился на деньги, если кто-то из товарищей по писательскому цеху оказывался в нужде, но здесь была просьба совсем иного свойства.

Прочитав письмо, он надолго задумался, а затем позвонил другу, служившему в Министерстве иностранных дел, после чего вызвал такси и повез обличительное послание на набережную Орсе.

Французский писатель понимал, что исчезновение Бунина не обойдется без последствий для дальнейшего развития отношений его страны с Советским Союзом, и твердо вознамерился придать этому событию должный резонанс.

– Я не могу назвать Бунина близким другом, – объяснил он начальнику канцелярии министра. – Мы несколько раз виделись с ним, когда я бывал в Провансе. Но то, что произошло, выше моего понимания.

– Мы живем в смутное время, – философски вздохнул чиновник. – Лично меня уже ничего не удивляет.

– Что вы собираетесь предпринять?

– Для начала – проинформировать министра.

Два дня спустя в баре Люксембургского сада Жид вновь встретился с агентом Коминтерна Йосипом Брачем. Тот настаивал, что ничего не знает об исчезновении Бунина. Жид не поверил ни единому его слову и честно предупредил Брача, что приложит все силы, чтобы разобраться в этом деле.

– Я уже говорил вам раньше, на этом самом месте, что высоко ценю Бунина. Кроме того, я с уважением отношусь к тем, кто занимается отбором кандидатов на Нобелевскую премию. Моя позиция не изменилась. Я попросил бы вас донести ее до всех заинтересованных лиц. До Довгалевского, до сотрудников Коминтерна и ОГПУ. Мне известно о ваших связях. Имейте в виду, ничто не помешает мне взяться за перо и поделиться с газетами всем, что мне известно. Так им и передайте!

В тот же день Андре Жид позвонил Ромену Роллану в его швейцарскую резиденцию в Вильнёве и сообщил об исчезновении Бунина и Муромцевой. Самый верный из попутчиков Коммунистической партии Франции выслушал новость с удивлением и недоверием.

Роллан был убежден, это ужасное происшествие не имеет никакого отношения к деятельности благородного Советского Союза. Он требовал у Жида перестать распространять слухи о том, что за случившимся стоит ОГПУ, и повторял: в это нелегкое время нет ничего важнее защиты родины социализма.

На следующий день Жид столкнулся на Елисейских Полях с Луи Арагоном, который только что вернулся из Москвы. Тот завел свою обычную демагогическую шарманку, стараясь, впрочем, оживить унылую мелодию личными впечатлениями. Арагон сообщил, что в советской столице скоро пройдет учредительный съезд Союза советских писателей, который представит миру сталинское видение литературы и искусства.

– Эти идеи сообщат всемирной литературе революционный порыв, которого ей так не хватает! Я сам сейчас работаю над стихами, проникнутыми философией нового общества. Вы, надеюсь, читали мой «Красный фронт»?

Жид помнил страстную поэму Арагона, в которой тот призывал открыть огонь по Леону Блюму и дрессированным медведям социал-демократии. Невероятно резкий текст наделал много шума в прессе и литературных кругах. С него начался разрыв Арагона с Андре Бретоном и сюрреалистами.

– Я назову мою новую поэму «Ура, Урал!», – продолжал Арагон. – Это будет мой творческий вклад в грандиозную работу по переделке мира в соответствии с заветами нашего любимого вождя. Планы пятилетки – вот о чем сегодня должны писать пролетарские писатели!

– А Бунин тут при чем? – спросил Жид, потрясенный равнодушием певца сталинского строя к судьбе русского писателя.

– Да плевать на этого предателя большевистской революции. Пусть идет к черту! Мне он не интересен.

Чтобы польстить Жиду и умерить его раздражение, Арагон заговорил о фильме, который задумал снять совместно с Луисом Бунюэлем. В основу сценария должен был лечь роман Жида «Подземелья Ватикана», а снимать картину планировали в Москве – советские кинодеятели уже заинтересовались и предлагали помощь.