Пьер-Луи Ганьон - Исчезновение Ивана Бунина [litres]

– Нам надо что-то придумать. Сегодня же. Время не ждет! – воскликнул Лагерквист, внезапно ощутив прилив сил.

– Знаю. А Карл Август не мог бы нам помочь?

– Вам не хуже моего известно, что он в ужасных отношениях с Советами.

– Да, вы правы.

Лагерквист снова сел возле Коллонтай, налил себе шампанского и залпом осушил бокал.

– А как насчет Ханссона?

– Не вижу, чем он может быть полезен, – возразила Коллонтай. – Какие у него основания вмешиваться? Бунин исчез в Грасе, а не в Стокгольме.

– Хорошо, а французское правительство? Бунин находится под его защитой. Министр иностранных дел мог бы выступить с официальным заявлением или хотя бы обнародовать коммюнике, в котором выразил бы свою озабоченность.

– Он не может просто так выдвинуть подобное обвинение. Переданное Жидом письмо Бунина – еще не доказательство того, что похищение организовано Кремлем. Министр может лишь пошипеть в кулуарах. На сбор улик уйдут дни, если не недели. Для Бунина будет уже слишком поздно.

Но Лагерквист не сдавался:

– Если подумать, только вы способны переломить ситуацию.

– Я заперта в этой больничной палате. Я еще не вполне здорова, вы не забыли?

– Мне кажется, остается одно.

– Что именно?

Они оба устали, час стоял поздний. Коллонтай, несмотря на боевой настрой, держалась из последних сил.

– Выпейте еще немного шампанского. Оно вас подбодрит.

– Я вас слушаю. Что вы предлагаете?

– Я думаю, вам надо лететь в Москву к Сталину и требовать у него немедленного освобождения Бунина.

Коллонтай окинула Лагерквиста печальным взглядом. Было видно, как заострились ее скулы. Предложение шведа было столь же дерзким, сколь и безумным. Кроме того, в своем теперешнем состоянии она просто не выдержала бы перелета. Все это она объяснила Лагерквисту.

– Но вы сами говорили, что уже обращались к Сталину, – напомнил Лагерквист, – и по гораздо менее серьезным поводам. Вы насели на Кремль, когда решался вопрос с импортом в СССР шведской свинины. Вы не побоялись надавить на Сталина и добились своего.

– Верно, – пробормотала Коллонтай и слабо улыбнулась. – Но я не могу идти против председателя ОГПУ. За всей этой историей стоит Менжинский. Сейчас Бунин, должно быть, уже на борту корабля, следующего в Ленинград. А корабль наверняка приближается к порту.

– Если так, то он обречен. Но если вы быстро вмешаетесь, то, возможно, сумеете спасти писателя. Если все, что рассказывают о Менжинском, – правда, он не остановится перед убийством Бунина.

Коллонтай подняла голову на Лагерквиста. Ей словно передалась его решимость:

– А я валяюсь тут на этой чертовой койке! Даже если меня выпишут завтра утром, я не смогу сесть в самолет в ту же минуту. Пока я доберусь до Москвы, Бунина уже не будет в живых.

– Позвоните Литвинову. У него есть вес. Он может затормозить начавшийся процесс.

– Вы плохо знаете наше правительство.

– Полагаете, Литвинов бессилен?

– Да Литвинов палец о палец не ударит! Он слишком дрожит за свою шкуру. И слишком боится Менжинского. Именно Менжинский распоряжается судьбами советских граждан: кому жить, а кому нет. И вовсю пользуется этим своим правом. К тому же Литвинов давно уже потерял статус сталинского любимчика.

Лагерквист не спеша допил шампанское. Он не терял надежды найти выход из тупика.

– А Горький? Может быть, предупредить Горького? Не думаю, что он с одобрением отнесется к убийству собрата по перу. Я читал статьи, в которых он восхищается Буниным. Горький глубоко уважает его и называет выдающимся стилистом.

– Вы слишком наивны! Времена, когда Горький мог свободно думать и писать, давно миновали.

– Не слишком ли вы сгущаете краски?

Коллонтай в очередной раз убедилась, что даже самые проницательные западные интеллектуалы невероятно легковерны в восприятии Советского Союза.

– Я не сгущаю краски. Мне говорили, что в настоящий момент Горький пишет очерк о строительстве Беломорканала. Вы знаете, что собой представляет эта грандиозная стройка?

– Разумеется! Это огромное достижение советской инженерной мысли! Канал свяжет Балтийское море с Белым, что значительно облегчит морскую навигацию.

– Именно так. Но на строительстве работают тысячи политзаключенных. Это каторжный труд, а относятся к ним хуже, чем к скоту. Они там массово гибнут.

Коллонтай пыталась собраться с мыслями. Все произошло слишком быстро. Что касается предложения Лагерквиста немедленно лететь в Москву, к Сталину, то оно выглядело абсолютной фантастикой.

– Даже если я выйду завтра, будет слишком поздно, – подумала она вслух.

– А если мы зафрахтуем небольшой самолет? Тогда вы будете в Москве уже завтра.

– Но где же его взять, этот ваш небольшой самолет?

– У моего кузена Юхана есть такой. Он может доставить вас в Москву. Хотите, я сейчас ему позвоню?

Коллонтай одолевали сомнения. Она еще не вполне оправилась после болезни, а от нее требовали немедленных действий.

– Но что я скажу Сталину? Разве я смогу убедить его освободить Бунина? У меня не хватит сил. Нет, я выхожу из игры, – наконец заявила она.

– А ваш сын?

– Мой сын?

– Да, ваш сын. Что он будет думать о вас, если вы даже не попытаетесь спасти самого талантливого русского писателя двадцатого века?

Коллонтай удивило, что Лагерквист заговорил о Мише, которого она не видела уже несколько месяцев.

– Возможно, вы правы, – немного помолчав, ответила она. – После всех этих лет единственное, что у меня осталось, единственное, чем я дорожу, – это уважение моего сына. Оно для меня бесценно.

Было два часа ночи. Время пролетело быстро.

– Ну так что же? Что вы решили?

– Дайте мне поспать. Утро вечера мудренее.

Грас, февраль 1933

В то утро, когда исчез Бунин, его экономка отправилась в деревню за покупками. Вера Муромцева предупредила ее, что муж неважно себя чувствует и сегодня побудет дома.

На площади Пети-Пюи экономка, как обычно, зашла в собор помолиться. Органная музыка наполняла ее сердце неимоверной радостью. Женщина посещала церковь с простодушным усердием истинно верующей христианки. Она просила у Господа опоры и прощения красным за все те ужасы, в которые они ввергли ее многострадальную родину.

Экономка была уже в годах. До того как Бунины обосновались во Франции, она жила с ними в Санкт-Петербурге и Одессе. Писатель не раз повторял, что она для них – член семьи. Действительно, она служила еще у его родителей и покинула Россию вместе с Буниным и его женой. Уплывали они на последнем французском корабле, битком набитом беженцами. Вскоре после этого Красная армия вошла в Одессу.

Вернувшись на виллу, экономка не нашла там ни Бунина, ни Муромцевой, но это ее не обеспокоило. В доме был порядок, все стояло на своих местах. Никаких следов взлома или борьбы.