Пьер-Луи Ганьон - Исчезновение Ивана Бунина [litres]

Жида не удивляла популярность Арагона в Советском Союзе – стоило тому открыто заявить о своей симпатии к большевикам, как его книги начали издаваться в СССР тысячами экземпляров. Времена, когда Арагон печатался крохотными тиражами за свой счет, давно миновали.

Париж, февраль 1933

Медлительность чиновников французского Министерства иностранных дел повергала Андре Жида в отчаяние. Он грозился предать письмо Бунина огласке, чего, собственно, и требовал русский писатель. Жиду представлялось, что это дело – не уголовное, а в первую очередь политическое, и решать его следовало именно в политической плоскости.

Жид считал, что обязан действовать. Так, вернувшись из Африки, он развернул настоящую кампанию против крупных корпораций, нещадно эксплуатировавших и презиравших африканцев, и заклеймил колонизаторов в своей книге «Путешествие в Конго». Только давняя дружба с начальником министерской канцелярии не позволила ему безотлагательно выполнить просьбу Бунина.

Как только в Министерстве иностранных дел Франции стало известно об исчезновении русского писателя и его супруги, здесь немедленно создали специальный комитет, который обязали ежедневно информировать министра о развитии ситуации. «Пропал политический беженец, находящийся под защитой Французского государства!» – негодовал министр. С учетом того, что Бунину прочили очередную Нобелевскую премию по литературе, дело принимало особенно неприятный оборот.

Пока что эта окутанная тайной история не успела просочиться в прессу. Бунин в письме не сообщал никаких подробностей. Министр несколько раз перечитал послание и не нашел ничего конкретного.

Тем временем в министерстве составляли, тщательно взвешивая каждое слово, адресованную Москве официальную ноту протеста. Ситуация оставалась неопределенной, и министр настаивал на осторожности и напоминал своим сотрудникам, что идет подготовка к крайне важным переговорам с Москвой.

Французский посол в Москве, которого уведомили о случившемся, обратился к наркому иностранных дел с просьбой об аудиенции. Литвинов не мог заставлять его долго ждать, поскольку сам готовился к официальному визиту в Париж. Надо было выполнять приказ Сталина – укреплять советско-французские связи.

Иван Бунин, как свидетельствовали отчеты французской полиции, в последние годы полностью посвятил себя литературе и стремился к одному – чтобы его оставили в покое. Французские следователи подозревали, что за этим внешним безразличием могло скрываться что-то еще. Они решили пройтись частым гребнем по всей русской диаспоре, а это означало проверить десятки политических и культурных организаций – задача не из легких.

Дмитрий Мережковский ответил следователям, что мало общался с Буниным. Их последняя встреча состоялась несколько месяцев назад и была не слишком сердечной: оба соперничали за Нобелевскую премию. Человек завистливый и подозрительный, Мережковский считал себя литературным гением. По слухам, доносившимся из Стокгольма, в списке претендентов на награду он шел сразу после Бунина.

Не ладили между собой и жены писателей. Супруга Мережковского Зинаида Гиппиус держала в Париже литературный салон «Зеленая лампа», где собирались интеллектуалы и артисты, увлеченные политикой. Может быть, это полутайное общество имело какое-то отношение к похищению Бунина? Мережковский клялся, что нет. Тем не менее дознаватели явились на одно из заседаний «Зеленой лампы» и переписали всех гостей.

Подчиняясь общим настроениям, полицейские с подозрением относились ко всему русскому, особенно в свете недавних событий. Никто не забыл, что в июне прошлого года Павел Горгулов убил французского президента Поля Думера. Русский эмигрант заявил, что мстил Франции за отказ начать войну против большевиков.

Эта трагедия потрясла французов и сгустила царящую в Париже атмосферу русофобии. Многие, прежде всего крайне правые, твердили, что русские, перед которыми Франция гостеприимно распахнула двери, способны на любые подлости.

Поэтесса Марина Цветаева тепло отозвалась о Бунине и его супруге, но не смогла сказать полиции, где сейчас находится ее бывший любовник, журналист Александр Бахрах. Его несколько раз видели вместе с Буниным в Грасе – они покупали хлеб и вино, – но и Бахрах бесследно исчез. Цветаеву просили разъяснить, что связывает ее с подозреваемым.

Поэтесса отвечала, что уже давно поддерживает с Бахрахом исключительно деловые отношения, да и те постепенно сходят на нет. Был и еще один человек, привлекший внимание следователей, – муж Цветаевой, Сергей Эфрон, сотрудничавший с советским посольством. Он работал в организации, занимавшейся возвращением беженцев в Советскую Россию. С Эфроном долго беседовали, но ничего ценного он не сообщил.

В последние месяцы в доме Бунина побывало немало знаменитостей: композитор Сергей Рахманинов, писательница Нина Берберова, оперный певец Федор Шаляпин. Всех их также допросили, и все они единодушно заявили, что Бунин вел замкнутый образ жизни и связей с оппозицией не поддерживал.

Судя по всему, ни белогвардейцы, ни троцкисты не были заинтересованы в похищении писателя. Надо было искать дальше. У французской полиции оставалась еще одна нить – Коминтерн и ОГПУ.

За особняком д’Эстре на улице Гренель, где располагалось советское посольство, усилили наблюдение. Внедренные агенты докладывали, что события последних дней, похоже, сильно огорчили посла Валериана Довгалевского и его подчиненных.

Ввиду чрезвычайных обстоятельств французский министр иностранных дел вызвал Довгалевского на набережную Орсе. Советский полпред тянул, снова и снова откладывая встречу. В Москве ему приказали не предпринимать резких действий, а разговор в министерстве обещал быть напряженным.

Литвинов ждал дополнительных сведений и не делал ничего. Он понимал, что дни его – даже при вновь обретенном доверии Сталина – сочтены, и старался проводить как можно больше времени с молодой любовницей. Та отвлекала наркома от гнетущих мыслей о работе, и, очевидно, весьма успешно – начальник канцелярии наркомата видел Литвинова всего несколько часов в день.

Вячеслав Менжинский наотрез отказывался встречаться с Литвиновым и даже говорить с ним по телефону. Глава ОГПУ был слишком увлечен борьбой с подлинными и вымышленными антисоветскими заговорами, в особенности – расширением системы исправительно-трудовых лагерей, куда отправляли тысячи раскулаченных крестьян.

Звонить Сталину Литвинов не решался. Нарком иностранных дел был уверен, что именно от Сталина Менжинский получил приказ о похищении Бунина.