Пьер-Луи Ганьон - Исчезновение Ивана Бунина [litres]

– Неплохо я поработал! – удовлетворенно отметил про себя Карл Август и издалека помахал рукой своему другу Лагерквисту.

Шведский писатель тем временем рыскал по саду в надежде встретить Коллонтай. Несколько дней он безрезультатно пытался до нее дозвониться. Впрочем, в последние месяцы в их отношениях наметился спад. Лагерквист сообщил Коллонтай, что супруга предъявила ему ультиматум, настаивая на прекращении романтической связи с советским послом. Отныне швед мог предложить Коллонтай лишь невинную дружбу.

Лагерквист столкнулся с Сельмой Лагерлёф – писательницей-нобелиатом и членом Шведской академии.

– Вы не видели госпожу Коллонтай? – спросил он.

– Нет. Я думаю, ее здесь не будет. Говорят, она сослалась на недомогание. А что ей еще оставалось после заявлений в адрес Бунина? Впрочем, полагаю, вам об этом известно больше моего.

Карл Август Нобель дружил с Лагерквистом и уже посвятил его во все перипетии этого невероятного дела. Тот, в свою очередь, решил поделиться ими с Сельмой Лагерлёф:

– Премьер-министр Ханссон показал себя с исключительной стороны. Он оказался великолепным стратегом. Сталин никак не мог допустить дипломатического кризиса между СССР и Францией, а если бы Бунин и вправду исчез, кризиса было не избежать. После избрания нацистами Адольфа Гитлера альянс с Парижем стал необходим Советам как воздух. Чтобы не нарушить политическое равновесие, Сталину пришлось выложить карты на стол и заявить, что он готов признать выбор Шведской академии. После этого Бунин смог вновь появиться на людях, целый и невредимый, не боясь нападения со стороны ОГПУ. Можно сказать, что Ханссон спас ему жизнь. Но он также спас от неминуемой катастрофы Нобелевскую премию.

Иван Бунин восседал в почетном президиуме в окружении улыбавшихся ему премьер-министра Ханссона, короля Густава V и постоянного секретаря Шведской академии Халльстрёма. Бунин рассказывал о Льве Толстом, которым восхищался и которого считал своим духовным наставником. Халльстрём заговорил о творчестве знаменитого Стринберга. Верный своим французским корням, эстет Густав V цитировал Артюра Рембо и Поля Верлена.

Как всегда добродушный и жизнелюбивый, шведский монарх откровенно радовался успешной развязке дела, о подробностях которого ему доложил премьер-министр.

– Я и представить себе не мог, что однажды стану свидетелем столь удивительной истории! – воскликнул Густав V.

– А я просто счастлива! – заверила Вера Муромцева и бросила выразительный взгляд на мужа.

В последние месяцы бури в семье писателя улеглись и между ним и супругой снова воцарился мир. Теперь, когда они точно знали, что их безопасности ничто не угрожает, Муромцева поверила наконец, что литературная слава ее мужа не обязательно будет сопряжена с похищением, пытками и убийством.

Она согласилась даже взять на нобелевскую церемонию двух особых гостей: молодого ученика Бунина Леонида Зурова, который после похищения писателя провел немало дней в тюрьме, а также прибывшего из Лондона журналиста Александра Бахраха. Оба пообещали должным образом осветить церемонию на страницах эмигрантских газет.

Верный протоколу Пер Халльстрём встал и направился к микрофону для торжественной речи. В зимнем саду воцарилась тишина. Мало кто из присутствующих знал, какие страсти целый год кипели вокруг премии.

Перечислив основные этапы жизни и творчества Бунина, постоянный секретарь Шведской академии закончил выступление по-французски:

Иван Бунин давно и по праву занимает почетное место в истории литературы своей страны. Он продолжил великую и блистательную традицию XIX века, способствуя ее дальнейшему развитию. Богатство и выразительность его прозы и едва ли не уникальная точность в отражении увиденного и пережитого позволяют говорить о ее истинном совершенстве. Мастерски владея пером, он, однако, не поддался соблазну слова: будучи по своей природе поэтом-лириком, он никогда не приукрашивает действительность. Его простой язык обладает очарованием, по свидетельству его соотечественников, превращающим прозу Бунина в волшебный эликсир, каждая капля которого дарит наслаждение. И это очарование зачастую ощущается даже в переводе. Таинство таланта Бунина позволяет говорить о его книгах как об истинных шедеврах словесности.

Халльстрём замолчал, и гости дружно встали с мест и стали аплодировать первому русскому писателю, получившему Нобелевскую премию. В глазах Бунина блеснула слеза. Когда писатель заговорил – тоже по-французски, – голос его слегка дрожал:

Ваше Величество, милостивые государыни, милостивые государи. Несомненно, вокруг этого стола находятся представители всяческих мнений, всяческих философских и религиозных верований. Но есть нечто незыблемое, всех нас объединяющее: свобода мысли и совести, то, чему мы обязаны цивилизацией.

В честь вручения Нобелевской премии русскому изгнаннику парижские газеты «Эксельсиор» и «Интрансижан» опубликовали хвалебные статьи, в которых творчество Бунина приравнивалось к наследию Тургенева. Подчеркивалось и его духовное родство с французскими писателями, воспевавшими деревню, – Морисом Женевуа и Альфонсом де Шатобрианом. Официальный орган французского Министерства иностранных дел – газета «Тан» – поздравила шведское жюри, поставив ему в заслугу восстановление исторической справедливости по отношению к русской словесности.

В тот вечер советский полпред в Париже Валериан Довгалевский ужинал со своим культурным атташе в пивной квартала Маре.

– Посмотрим, что будет дальше, и постучим по дереву, – философски заметил Довгалевский. – Адольф Гитлер пришел к власти, и это вновь путает все карты. Сегодня утром мне звонил Литвинов и в очередной раз напомнил, что нам крайне необходимо подписать парижское соглашение. Только, увы, переговоры застопорились.

– На днях русская диаспора проводит в честь нового нобелевского лауреата праздничный вечер в театре на Елисейских Полях, – сообщил атташе. – Не нужно ли послать туда нашего представителя?

– Наши люди всегда наготове. Как раз отличная возможность освежить картотеку…

– Позволю себе заметить, что в своих интервью французской прессе Бунин проклинал Сталина. И не скрывал своего презрения к советской литературе.

– Будем продолжать за ним наблюдать. Правда, теперь Нобелевская премия обеспечила его неприкосновенностью.

В советском посольстве Александра Коллонтай прослушала по радио церемониальную речь секретаря Шведской академии, затем – речь своего бывшего соотечественника. Она слабо улыбнулась и сказала помощнице:

– Совсем не дурно! Эта история могла завершиться куда хуже…