Артур Феличе - Багровый хамсин

Фараон нетерпеливо смахнул кости на шкуры жираффов. устилавшие изразцовый пол «Ахенути», и повернулся к старику.

— Говори!

— Подлые племена Куша на юге и племена Шазу на северо-востоке отказываются платить установленную дань, — начал Нахтмину. — Не боясь твоего гнева, «хеки» и «мернутцаты» многих областей ругаются над твоими людьми и не ссыпают зерна в твои житницы. Люди, поклоняющиеся богам пустыни, нападают на твои рудники в Синае и отнимают мешки с малахитом и драгоценной рудой… Твои галеры, посланные в далекий Ха-Небу, потонули у берегов Ракоти… Портовые города скудеют: иноземные торговцы уезжают с пустыми руками. Они жалуются, что Долина не родит прежнего зерна, ибо плотины и насыпи, размытые прошлыми разливами, не исправляются… Твои каменщики и каменотесы отказываются работать и бунтуют, не получая следуемой платы…

Глаза фараона почернели от гнева.

— Дерзкий раб! — крикнул он, вскакивая, — разве не дело моих советников устранять от моего сердца все заботы и труды?.. За что же ты и возвеличен над другими, как не за то, чтобы самому решать подобные дела, не утруждая ушей твоего бога?..

Нахтмину выждал, когда гнев фараона улегся, и, снова распростершись у ног его, сказал:

— Ты подобен Ра, мой повелитель… Ты подобен ему во всем, и потому исполняются все желания твоего сердца. Все, что выходит из твоих уст, подобно словам Горахте… Твой язык взвешивает, твои уста меряют более справедливо, чем самый справедливый вес Тота. Кто может быть совершеннее тебя?.. Так выслушай своего раба, Солнце обеих стран.

Фараон сел, отвернув капризное лицо.

— Возжелай чего-нибудь с вечера, — продолжал Нахтмину, — и на заре это уже будет исполнено. Шазу и Куш можно усмирить мечом и луком, каменщиков можно успокоить хлебом, копи можно защитить войском, непокорных «мернутцатов» и «хеков» можно казнить, плотины и насыпи — исправить… Но для этого всего надо много сокровищ…

— Где же мои сокровища?.. — спросил удивленно фараон.

— Их еще достаточно, но они скоро иссякнут, как иссякнет плодоносная сила берегов Нила, если не будут во-время исправлены оросительные каналы и насыпи…

— Так сделай это! — нетерпеливо топнул ногой фараон.

Нахтмину взглянул ему в глаза и, прочтя в них растерянностъ, предложил:

— Откажись от постройки пирамиды, — она съедает все богатства страны. Верни караван из страны Иам, — его путь требует немало сокровищ, уплати каменщикам и пошли их исправить оросительные постройки, прояви мощь и мудрость, унаследованные тобой от великих предков-богов…

Фараон не слушал его.

Что?.. Оставить постройку пирамиды, которой он хотел превзойти славу Хнум-Хуфу?.. Отказаться от карлика, которого он ждет уже столько «лунных кругов»?.. Разве его воля не священна?.. Разве не обязана вся страна исполнять всякий каприз своего земного бога?.. Дерзкий старый раб!.. Он растерял с годами весь свой разум!.. Пора фараону найти себе другого советника. Он молод и горяч, — пусть его окружают такие же молодые советники!..

— Тебе пора на покой, мой старый Нахтмину, — сказал фараон холодно, — пришли ко мне завтра же твоего писца, Пенроирита… Кажется, его так зовут?

И повернувшись к Нерхебу, он дружески обнял его.

— Я устал от болтовни старика… Пойдем, нас давно ожидает увеселительная барка с танцовщицами из Сирии… Надеюсь, что новый советник найдет средство сохранить в целости сокровищницы своего владыки…

Нерхеб поцеловал позолоченную сандалию фараона и сочувственно кивнул головой Нахтмину.

Что делать?.. Тучи гнева заволокли светлый лик «благого бога»…

Фараон ушел в сопровождении молодого «семера». Нахтмину остался один.

«Надеюсь, что новый советник найдет средство сохранить в целости сокровищницы своего владыки»… В этих словах звучало явное обвинение, — Нахтмину понял это и вздохнул.

— Ах, «благой бог» слишком молод и не видит грозящих опасностей. Да пошлет Тот светлый разум Пенроириту, чтобы в его молодых руках не дрогнула великая страна от смут и междоусобных войн… Старый Нахтмину не прочь передать ему тяжкое бремя государственного мужа и покойно дожить свои дни среди скопленных сокровищ…

Ночной ветер приносил запах ароматических смол, розового масла, мускуса, нарда, кинамона и мирры. Это в «городе мертвых», по ту сторону главного канала, бальзамировщики готовили мертвецов к далекому пути в долину Иалу.

Светлая, бледно-зеленая луна — серебряная лампа ночи — заглядывала под полог шатра на крыше дома плясок.

Танцовщица Актис уже целый час плясала на большом ковре танец «великой любви».

Поджав под себя ноги, по краям ковра сидели рабыни из Ликии и Элама и, раскачиваясь всем телом, пели под аккомпанемент флейт:

Брови Актис были сурово сдвинуты. Она чуть касалась ковра босыми ногами; подвески на татуированной груди ее почти не звенели. Она протягивала вперед полные пригоршни цветов граната, и рабыни начинали петь громче:

Актис заломила руки над головой, и цветы осыпали ее кровавым дождем. Она почти остановилась в своей пляске.

Актис перестала плясать; песня смолкла; одни только флейты кончали еще свой певучий стон…

— Актис!..

Глаза танцовщицы, подведенные сурьмой, сверкнули, губы улыбнулись, и она быстрым легким движением скользнула в глубь шатра.

— Что, мой возлюбленный?..

Актис любима. Три раза уже луна обходила свой полный круг, а она все еще любима прекраснейшим юношей, знатным «семером» Нерхебом - любимцем самого «благого бога».

— Что, мой возлюбленпый?..

Актис легла у ног Нерхеба и заглянула ему в глаза. Ее волосы, заплетенные в тонкие косы, были посыпаны голубым порошком и казались иссиня-черными змеями.

— Что, мой возлюбленный?..

— Ты плясала сегодня, как сама золотая Хатхор, — шепнул ей Нерхеб, — твои руки говорили больше, чем могли бы сказать уста… Царица моя, я — раб твой, ибо мед твоей любви наполнил до краев мое сердце, и я лежу без сил…

Она засмеялась счастливым смехом и припала к его руке.

Ветер отдернул полог шатра, и луна заглянула к ним. Запах с того берега стал приторно-сладким…

— Недобрый знак!..

Старая Мимута — хозяйка дома плясок — покачала головой.