Артур Феличе - Багровый хамсин

— Не зайдешь ли ты к отцу, Нугри?.. — крикнула она ему уже вслед. — Старик жаловался на ломоту ног, а мне некогда навестить его сегодня. Спроси, все ли у него в порядке, а то я пришлю к нему Ти-Тхути, — пусть поможет деду.

— Хорошо, Бикит, я зайду к твоему отцу.

Нугри ушел, а Бикит побежала кормить детей. У нее их было уже пять человек: четыре сына и одна дочь.

— Яхмос!.. Хоншотту!.. Хамоизну!.. Нехт!.. — звала она. — Идите есть!..

Дети давно уже были на ногах. Хамоизит и Ханшотту торопились пойти собирать сухие прутья. Нехт — ловить рыбу, а старшему Яхмосу посчастливилось попасть в школу, и он наскоро увязывал узелок с хлебом и пивом — плату за свое ученье…

Бикит целых три года недоедала, недосыпала, работала день и ночь, зашивала и перешивала свои старые платья, чтобы только скопить несколько «утну» на ученье сына.

— Пусть хоть этот будет у нас писцом, — говорила она Нугри.

И Нугри одобрительно кивал головой, довольный, что у него одного из всех соседей будет ученый сын. Ведь не даром говорили мудрые люди, что только писцам и живется хорошо на свете: им открыты все дороги; они не должны сгибать спину над непосильной работой, как простые рабочие и ремесленники.

— Мой Яхмос через несколько наводнений будет настоящим книжником, — говорила Бикит гордо.

У Бикит была еще одна гордость — это Ти-Тхути.

— Моя Ти-Тхути — дитя солнца, — улыбалась она, целуя дочь. — Она родилась у меня в счастливый день календаря, накануне ее рождения я встретила трех белых коров и свадебное шествие…

Ти-Тхути поистине могла радовать своих родителей. С малых лет она была послушна, добра и красива.

Незадолго до своей смерти старая Меризанх говорила Бикит:

— Боги послали мне твою Ти-Тхути, чтобы я забыла, наконец, Актис…

Ти-Тхути с утра возилась на маленьком дворике их дома с гусыней-наседкой.

— У нас теперь будут еще гуси… — говорила она весело. — Я нашла в корзинке много новых гусят… Посмотри, какие они длинноногие…

— Ступай, попаси их, — приказала ей мать.

Захватив полные руки желтых пушистых птенцов, девочка ушла на ближний пустырь. Хлопая крыльями и громко гогоча, за ней побежала обеспокоенная гусыня. Голое смуглое тело Ти-Тхути долго мелькало среди запыленных кустов акаций; мать с улыбкой глядела ей вслед…

— Эй, Бикит, не дашь ли ты мне огня! — услышала жена Нугри из-за плетня соседнего дома. — Мой очаг потух, и я не могу раздуть углей.

— Что же ты делала до сих пор. Кема?.. Неужели спала?.. Иди скорей, я дам тебе огня.

Над очагом носилось легкое облако; остро пахло горелым навозом; дым ел глаза.

Кема смахнула невольные слезы и зажмурилась.

— А ты все еще страдаешь глазами?.. — спросила ее Бикит. — Почему ты не сходишь к жрецу Тотимгаби?.. Он, говорят, вылечивает даже слепых…

— Благодарю тебя за совет и за огонь. Бикит. Да пошлют тебе боги долгую жизнь, — ты никогда ни в чем не отказываешь…

— Слушай, Кема, не сходишь ли ты сегодня со мной на рынок?.. — спросила жена Нугри. — Я хочу продать несколько яиц и обменять лук на рыбу. Двоих нас не так скоро бы обманули при расчете.

— Хорошо. Я зайду за тобой, только истолку «сорго».

Кема ушла, а Бикит, поставив глиняный кувшин на голову, поспешила за водой к соседнему пруду.

Там, среди купающихся в тинистой воде волов, женщины обменивались новостями.

— Да хранят тебя боги, Бикит, — приветствовали жену Нугри соседки. — Ты слыхала: говорят Рамсису, вместо того, чтобы самому жениться на своей сестре, хочет отдать ее за старика Аменмосу!..

— Вот потеха!..

— Что же она станет делать с его лысиной?..

— Говорят, он ей подарит на свадьбу ожерелье из собственных зубов!..

Дружный хохот покрыл эту шутку.

— Эй, Хети, что же ты не смеешься?..

— Разве я могу смеяться, — отвечала бледная, всегда голодная Хети, — когда мой муж не встает с цыновки вот уже пол «лунного круга»…

— Неужели все еще с тех пор, как он надорвался, таская камни для пирамиды?

— Да обрушатся пески хамсина на эту проклятую пирамиду, — заплакала Хети, — да ограбят ее разбойники «педжет», да не будет она достроена еще пятьдесят наводнений!.. Есть ли на свете человек несчастнее каменщика—строителя царских пирамид?..

— А ты думаешь землепашцу легче?.. — возразила Бикит. — Брат моего мужа — простой пахарь. Спроси его, что он скажет тебе о своей работе. Он разрыхляет землю рядом с волом, он таскает с утра до поздней ночи воду из каналов и запруд… И все-таки ему не хватает зерна — он голодает… Ведь большую часть урожая он должен отдать сборщикам… Его спина болит от палок, которые он получает за всякий просроченный день… Его отрывают от его собственной работы и гонят на работы для «хека» или простого «рпат». А, помилуйте его боги, попадет он на землю храма, — с него сдерут последнюю шкуру… Ступай, спроси, что он расскажет тебе о своей жизни!..

— А ты полагаешь, что кузнецу лучше живется?.. — крикнула жена кузнеца. — Его пальцы шероховаты как крокодилова кожа, и пахнет от него хуже, чем от рыбьей икры!.. Он работает даже ночью!.. Вместо сна он обжигает себе руки, а дым съедает ему глаза!..

— А ткач?.. — перебила ее жена ткача Хмуну. — Его колени всегда на высоте его сердца; он не дышит чистым воздухом… Если хоть один день он не изготовит положенного количества материи, — его привяжут, как лотос на болоте, и измолотят палкой, как ячмень!..

— Пальцы красильщика, — подхватила подошедшая Кема, — издают зловоние, как тухлая рыба; глаза его слипаются от усталости, но руки не должны отдыхать… Вся жизнь его проходит за кройкой лоскутов; цвет пурпура внушает ему отвращение; вид одежды мутит ему сердце!..

Женщины наперебой кричали о тяжести ремесла их мужей, о своей бедности и вечном голоде.

— А сапожник?.. Что он ест?.. Он грызет кожу, чтобы утолить боль в животе… Здоровье его — это здоровье дохлого козла!..

— А гонец, которого посылают в чужие края?.. Он спешит завещать свое имущество детям, ведь его ждут дикие звери и дикие менту; да велико ли его имущество, — две цыновки да два горшка под пальмовой крышей — вот и все… А что он находит по возвращении в Долину?.. Не успеет он приехать, как его снова отправляют в путь!.. И так до самой «смерти!..

— А цырюльник?.. Он бреет до поздней ночи. Только за едой он и может отдохнуть, облокотившись на стол. Он бегает из дома в дом, с одного конца рынка на другой, как запаленный осел, в поисках работы; руки его давно дрожат от усталости, но ему надо наполнить животы своих детей, и он не смеет присесть: пчелка ест мед, который сама собрала!..

— Благодарение богам, если их всех еще не отправят на войну или в каменоломни искать камень для пирамиды!..

— Я же говорю, — снова заплакала Хети, — будь она проклята, эта пирамида, рассей ее дыхание Сета!..