Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

Жужа не понимала, что с ней происходит, впервые она испытывала такое смятение и была им даже испугана. Ее бросало то в жар, то в холод. Как жестока жизнь, обрекающая душу на столь мучительные страдания! Жуже всегда казалось, будто она знает мир, который окружает ее. И вот что получилось: едва успела она сделать первый серьезный шаг, как перед ней разверзлась страшная бездна. Каждый день приносит новые неразрешимые загадки. С кем поделиться своими тревогами и сомнениями? С матерью? Нет, это невозможно… С отцом? Тем более… Кому излить душу, поверить самое сокровенное? Неужели ничего другого не остается, как бежать отсюда без оглядки?..

Вдруг со стороны села донеслась чья-то разгульная песня. Голос певца был надрывным, истошным. В нем не чувствовалось ни удали, ни веселья захмелевшего гуляки. Пение, скорее, напоминало заунывный вой почуявшей беду собаки и наводило страх и тоску.

Жужа невольно подалась в сторону шагавшего рядом с ней мужчины. Их плечи невзначай соприкоснулись, а руки, отыскав друг друга, переплелись. Не проронив ни слова, они молча шли по темной аллее. Как желанный и неожиданный подарок, бережно держал Балог горячую вздрагивающую руку девушки, чувствуя учащенное биение ее пульса… И ему казалось, будто он зажал в руке пушистую, теплую птаху с трепетно бьющимся сердцем.

Это исходившее от нежной девичьей руки тепло он продолжал ощущать даже на следующий день, когда торопливо шагал к усадьбе Дежери.

Он и сам толком не знал, что ему там понадобилось, но какая-то неодолимая сила — он остро чувствовал это — заставляла его идти.

Дежери дома не оказалось.

— Барин в село уехали, — сказал встретившийся ему во дворе работник.

Балог постоял немного, переминаясь с ноги на ногу, не зная, что ему делать дальше. Затем поднялся на веранду, решив все же дождаться хозяина.

Томительно тянулось это ожидание. Казалось, прошли бесконечные часы. Где мог Ласло так надолго задержаться? Пальцы Балога, судорожно сжатые в кулак, онемели, но он по-прежнему их не разжимал. Какие дела могли быть у Дежери в селе?

Балог чувствовал, что не может здесь оставаться ни минуты дольше. Он покинул усадьбу и, выйдя на проселочную дорогу, зашагал неторопливо, ленивой походкой, казалось просто прогуливаясь, но постепенно он прибавлял шаг и наконец почти побежал, словно боялся куда-то опоздать. От быстрого бега он задыхался, ноги у него дрожали. Перед его глазами проплывали выжженные, залитые послеполуденным солнцем осенние поля. То и дело прилипали к его воспаленному лицу носившиеся в воздухе паутинки, и он смахивал их ладонью.

Неожиданно впереди на дороге показался Дежери. Он ехал верхом. Позади него стояла плотная завеса пыли. Заметив инженера, он придержал коня и, поравнявшись с ним, остановился, но не спешился.

— Куда путь держите, господин инженер? — в его голосе слышалась едва уловимая ирония.

— В село. Дело есть небольшое.

— Что ж это вы так, пешим ходом?

— Ничего, мне не привыкать, доберусь, — ответил Балог вызывающе.

— Ну не стану задерживать! А то небось там заждались вас!..

И он пришпорил коня, а Балог долго еще стоял на дороге и смотрел ему вслед. Густая пыль, поднятая копытами, окутала всадника. Вскоре он и совсем скрылся из виду. Теперь Балогу незачем было спешить. Его сердце вдруг переполнилось каким-то радостным, ликующим чувством. Он взглянул на свою правую руку и подумал: «Как хорошо, что этот гордец не сошел с коня и не протянул мне руки! А впрочем, я все равно бы ее не пожал!»

Пыль улеглась, и окна домов на окраине села пылали ярким пламенем в лучах заходящего солнца.

Хорошо бы узнать, где тот домишко, из которого много лет назад вышел его дед и отправился на поиски лучшей доли? Мысль промелькнула в сознании мимолетно, и тут же сосредоточенный взгляд Балога устремился на выделявшуюся среди прочих строений замшелую, крытую дранкой кровлю барского дома. Ничто другое во всем селе уже не привлекало внимания Балога. Только дом Вардаи. Теперь он радовался, что не застал Дежери дома, что встретились они вот так, на дороге, и что Дежери не пожелал сойти с коня. Что же сказала Дежери Жужа? Как невыносима неизвестность…

«Вы еще долго пробудете здесь?» — спросила она его вчера, когда они гуляли в темных аллеях парка. Сегодня она, должно быть, весь день готовится в дорогу. Ему следует поторопиться, чтобы помочь ей в хлопотах, связанных с отъездом.

В разные времена года не только земля, небо, растения, но и самый воздух окрашены по-разному. Вечерний воздух весной приобретает голубовато-серый цвет, порой переходящий в лиловато-сиреневый, летом господствуют теплые золотистые тона, поздней осенью дымчато-серый воздух сумрачно уныл, а зимой над всем простирается белесая дымка, будто снег окрашивает своей белизной и воздух над землей. Каждому месяцу тоже присущ свой особый оттенок. В конце августа, например, яркая палитра красок заметно блекнет, они как бы выгорают под знойными лучами летнего месяца. В то же время бывает, что и в сентябре от лучезарного лета кое-где сохраняются палевые пятна. Зато уж в ноябре, подкравшись, точно серый волк к своей жертве, все поглощает сизая мгла, предвестница долгих зимних сумерек.

Октябрь. Осенняя пора окрасила вечер в свои тона, каких не встретишь ни летом, ни весной, ни зимою. Прошедшие дожди сделали свое благое дело — после небывало жестокой засухи земля заметно ожила, и вечер казался удивительно легким и навевал тихую грусть.

По дороге, ведущей от дамбы в село, брела толпа. В сгустившихся сумерках она слилась в сплошную серую массу, из которой доносились звонкие женские и детские голоса, отчетливо выделяясь в общем людском гомоне, подобно тому как серебряные нити выделяются на одноцветной ткани.

Изнурительная работа на дамбе не всякому мужчине была по силам. Даже самые крепкие и здоровые, вконец измотавшись к вечеру, едва дотаскивались до дому.

Женщины и дети, а также мужчины, те, кто послабей, копошились в заводях Тисы, отыскивая водяные орехи, мясистые корни и клубни съедобных водяных и болотных растений. К осени у деревенской бедноты совершенно иссякли и без того скудные запасы хлеба. Правда, землекопы, работавшие на строительстве дамбы, получали в счет заработка буханку, а подчас и две, но этого им даже самим не хватало, не то что прокормить семью. А мяса было хоть завались, потому что из-за бескормицы скотину приходилось закалывать, ведь все равно она дохла. Но разве одним мясом прокормишься?

Вот и приходилось беднякам восполнять острую нехватку хлеба дарами природы. Здешние старожилы строго хранили старый жизненный уклад. Все их существование в прежние времена было тесно связано с рекой, болотистыми тростниковыми зарослями и пойменными лугами. Они хорошо знали свойства съедобных растений, которые в свежем, сушеном или вареном виде можно было употреблять в пищу и которые по питательности почти не уступали хлебу.