Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

Сельский писарь приказал глашатаю созвать крестьян. Когда все собрались, он сообщил, что, по данным санитарного обследования, в округе холеры нет и в помине. Но сколько писарь ни старался, убедить ему никого не удалось. Ничего не дали и его призывы соблюдать должную предосторожность и не объедаться парным мясом. Ведь хлеба-то писарь крестьянам дать не мог. А коли так, чего попусту барабанить и созывать народ? Человек все равно ест то, что у него имеется.

Мало-помалу крестьяне все же уразумели, что это вовсе не холера, а хворь, вызванная отсутствием хлеба. А когда поняли, то даже самые безвольные, те, что сидели сложа руки, покорившись неизбежной судьбе, уготованной им стихийным бедствием, стали присоединяться к усердным собирателям корешков. Осеннее солнце если и выглядывало порой из-за туч, то уже совсем не грело. На солнышке теперь не высушишь корешки и дикие плоды. Их сушили в сенях и на печи. Неизвестно откуда взялись старинные ручные мельнички: по вечерам на них перемалывали сухие коренья. Из этой необычной муки выпекались колобки, лепешки и коржи. Водяной орех собирали и варили, у него было съедобное сладковатое на вкус мучнистое ядро.

Крестьяне, столетиями знавшие только землю и не интересовавшиеся больше ничем, как ни странно, именно в эти тяжкие для них дни стали внимательно прислушиваться к тому, что происходило в окружающем их огромном мире. За многие годы и даже десятилетия сюда не доходило столько вестей и всевозможных слухов, как в эти несколько недель или месяцев. Кто распространял эти слухи? Где находился источник? Возможно, этим источником было соседнее село Чейте или разбросанные по всей степи хутора? Слухи ползли из дома в дом, с одной улицы на другую. Необузданное людское воображение настолько их преображало, что они становились поистине фантастическими. Но люди верили слухам и даже в самых неправдоподобных находили для себя что-нибудь утешительное. Король, мол, обещал прислать сто тысяч мер пшеницы. Нет, вовсе не король, а сам Кошут. Вернее, он хочет прислать, но только вот господа не позволяют. Говорят, пусть, дескать, побольше народу перемрет, а то слишком много поразвелось. Про бетяров Шандора Рожи говорили, что они напали на огромные зернохранилища в Сегеде и весь хлеб роздали беднякам.

Крестьяне никогда не ждали ни от кого помощи, никогда не верили, что кто-то придет на выручку, а тут вдруг поверили и приободрились. То и дело с надеждой всматривались они вдаль: вот-вот-де подоспеет помощь. А когда помощь оказалась незначительной, снова обратились к земле, единственной кормилице, ибо на что еще им было надеяться?

Все холоднее становилось дыхание осени, все острее чувствовался голод. Однако вспаханные поля кое-как удалось засеять — и слава богу. И хотя окружающий мир являл собой удручающую картину невиданного опустошения и повсеместного разорения, а грядущие дни не предвещали ничего хорошего, крестьяне чувствовали себя как после урагана, который разрушил их жилище: благодарение господу, он оставил их в живых. Стало быть, нужно было браться за дело, поднимать из руин стены дома. Ведь жить-то надо — и завтра, и послезавтра!

Дедушка вставал каждое утро ни свет ни заря, выходил на улицу, опираясь на палку, и, постукивая ею о придорожные камешки, обходил все село. Перед иными домами он останавливался, заглядывая во дворы, и громко созывал обитателей. В нынешнюю осень он чувствовал себя лет на десять моложе. Люди снова вспомнили о нем. Старик не раз слышал, а может, еще с малых лет познал истину, что человек жив только дотоле, доколе нужен людям. А если от него уже никто ничего не ждет, стало быть, пришла пора помирать. Неважно, что он дышит: если не нужен — все равно что мертв.

В это утро у старика было особенно хорошо на душе. Прикладываясь к горлышку своей фляжки, старик слегка переборщил, перебрал лишку палинки. А палинка, известное дело, даже в малой дозе ударяет в голову и может повредить здоровью старого человека.

Но разумеется, палинка вредна только дряхлым старикам, а дед Балог отнюдь не считал себя дряхлым. Он развеселился. Лихо заломив набекрень свою просаленную и годную разве что на мыло шляпу, он шел, пританцовывая и взмахивая в такт шагу палкой. Дед был похож на дружку, зазывающего гостей на свадьбу. Как ни странно, в эту голодную осень нередко можно было встретить на улице подвыпившего крестьянина, орущего разухабистую песню. Никогда еще в этих краях не пили столько палинки: наверное, она хороша была для голодного желудка как средство от хвори, а равно и от житейских невзгод. Видать, немало осталось палинки от прежних запасов. Так вот и шел дед Балог по селу, размахивая палкой. Какое ему было дело до того, что свинцовые тучи заволокли небо, что нависли они низко и набухли, как вымя коровы перед дойкой. Даже когда дождь заморосил, на душе у старика оставалось по-прежнему светло, словно ее согревало ласковое солнце.

Дед Балог остановился у дома Бакошей, отворил калитку, вошел и надтреснутым голосом запел шуточную песенку:

Старик притопывал ногою и, отбивая такт палкой, взмахивал ею два раза вправо, два раза влево. И хотя в пустынном дворе не было ни души, он озорно кому-то подмигивал. Хозяйка дома приоткрыла дверь сеней и, смеясь, спросила:

— Кто же это там такой горячий?

Дед Балог, продолжая притопывать и едва не пускаясь в пляс, пропел и второй куплет:

Из сеней выглянула замужняя дочь Бакошихи и тоже начала подзадоривать старика:

— Нынче ночью мне приснился молодец-удалец, точь-в-точь дедушка Балог.

— Бросай муженька, выходи за меня! Не прогадаешь!

— За этакую песню не грешно и чарку поднести бравому молодцу. — И Бакошиха зазвала старика в дом.

Он не заставил себя долго упрашивать, заковылял в сени и пару раз приложился там к фляге с палинкой.

— Хорошо! По жилам пошла, — крякнул дед. — Бабоньки, молодухи, собирайтесь, что ли?

— Дождик-то с утра моросит, дедушка.

— Дождик? Ну и пусть себе моросит.

— Да ведь вымокнем до нитки под этаким-то дождем.

— Коли так, пойду принесу сермягу да прикрою вас. Я завсегда не прочь погреться с бабой под тулупом.

— Двух баб, поди, многовато будет под одну сермягу-то? Хоть ты и бравый молодец, а все же многовато!

Так они, потешаясь друг над другом, обменивались шуточками. В темных сенях, на постланном прямо на пол тулупе, захныкал сынишка молодой хозяйки.

— Как мальчонка? — сразу став серьезным, спросил старик и ткнул палкой в сторону мальчика.