Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

А вот что произошло с дочкой Бакошей — Шарикой. Пробираясь по тропинке через Ласточкино поле, она обнаружила груду золота. Откуда бедняжке было знать, что в подобных случаях надо семь раз обойти такой клад, поднять ком земли и, поплевав на него, бросить через плечо. И потом идти себе дальше не оглядываясь, потому что дело ясное — здесь черти делят выручку за душу грешников, загубленных ими и проданных в ад на вечные муки. Шарике это было неведомо, она нагнулась, чтобы набрать пригоршню золота и наполнить им карманы своего фартучка. Но не тут-то было: ей дали такую затрещину, что бедная девушка кубарем скатилась с пригорка. След от этой оплеухи — пунцово-синее пятно — навеки остался на ее обезображенной щеке. Вдобавок несчастная оглохла на одно ухо…

— Да. Год нынче будет особенный! Все эти знамения сулят большие перемены! — Эти вещие слова чейтейского провидца передавались из уст в уста, а так как загадочные события происходили все время, то каждый мог убедиться, что предсказание — сущая правда.

Весть о том, что из Харангошского омута ушла вся вода, — после всего того, что уже приключилось, — не особенно удивила крестьян. Конечно, не от засухи он иссяк, тут ни у кого не было сомнения. Нынешнее засушливое лето не шло ни в какое сравнение с небывалой засухой шестьдесят третьего года, но ведь даже тогда Харангошская низина не высыхала…

Старинное поверье, передававшееся из поколения в поколение, гласило: уйдет вода из омута — быть беде. Как это ни странно, об этом поверье забыли. Правда, дед Шебештьен метался по селу, подобно учуявшей беду собаке, и всем напоминал о нем, но односельчане только отмахивались от старика, а иные и попрекали: мол, нечего каркать, беду накликать. Его предостережениям никто не внял. А Салоки, которые, как установил дед Шебештьен, якобы приходились ему родней, поссорились с ним и вскоре выжили из своего дома. Неунывающий старик, однако, не растерялся и воспылал родственными чувствами к семье криворукого Балога. Но уж в этой приютившей его семье новоиспеченный родственник боялся слово проронить о прадедовских поверьях. И надо сказать, поступил разумно, потому что даже криворукий Балог, которому ведьмы намяли бока, не поверил бы ему.

Каждый по-своему истолковывал предзнаменования. Но сходились мужики на том, что все это неспроста, а к большим переменам, хотя никто из них толком не смог бы объяснить, каких перемен он ждет, на что уповает.

Как знамение приняли крестьяне и звездопад, такого, как в нынешний год, они не помнили давно. В конце июля и в начале августа выдались удивительно ясные ночи и порой чудилось, что со звездного неба сыплется искрометный дождь.

— Нынче-то, видать, мир обновляется, не иначе, — по-своему истолковывали сельские мудрецы этот необычный звездопад. — Затухает одна звезда, вместо нее загорается новая, которая сталкивает с неба погасшую. Ну вроде того, как новый ноготь выпихивает старый.

Стоял теплый субботний вечер, было так тихо, как в гнезде с притихшими в предзакатный час птенцами среди тенистой листвы.

На гумнах закончили молотьбу, а на токах еще продолжали работать, но уже не так рьяно — видимо, сказывалось приближение праздника. Медленнее шагали по кругу лошади, приминая уложенные на земле снопы, степь не оглашалась щелканьем кнутов и громкой руганью батраков, не слышно было и пения, которым они пытались разогнать дремоту. Крестьяне, работавшие на дальних полях и хуторских гумнах, уже вернулись домой, в семьи. Темные дворы через распахнутые настежь двери сеней озарялись пылающим огнем очагов. Все вокруг дышало покоем, сулило ночной отдых.

В доме криворукого Налога уже собирались укладываться спать, когда пришел и дед Шебештьен. Старик допоздна бродил по селу, а потом заспешил, насколько позволяли ему больные ноги. Остановившись на пороге, он от усталости привалился спиной к дверному косяку и сразу же принялся выкладывать новости, собранные им за целый день.

— Слышь, барин-то наш что надумал? Велел колокол из омута вытащить!

В другое время в доме криворукого Балога все только посмеялись бы над подобной вестью, посчитав затею с колоколом пустой и глупой, — и то сказать, многие пробовали вытащить колокол, но разве получилось что-либо путное? Однако на сей раз это известие всех насторожило.

— Кто это вам сказывал?

— Салокиха. Она от женки усатого Мешко слыхала.

— А той откуда известно?

— Усатого надобно порасспросить. Он небось все знает, — заметил кто-то.

— Кажись, уже и землемеры пришли, чтобы указать место, где старый колодец был, — продолжал дед Шебештьен. — Вода-то вся из омута ушла. Ну а как место отыщут, сразу примутся копать. Им придется попотеть, потому как колодец весь илом болотным затянуло.

Криворукий Балог, потирая больные бока, выругался.

— А староста об этом знает? И этот пройдоха Хедеши? — спросил он.

— Нет, не знает еще. Ведь Салокиха только нынче вечером от Усачихи услыхала.

— Если уж кто имеет право на тот колокол, так это наша крестьянская община. Пустошь наша, стало быть, и колодец с кладом наш. Только нам и должно все принадлежать. Никто другой на них посягать не смеет.

Все домочадцы горячо поддержали его.

— Да разве им вытащить колокол? Пусть потужатся, все равно ничего не выйдет, — изрек дед Шебештьен. — Колокол заколдованный, и никакая сила не достанет его со дна.

— Известное дело, заколдованный, да только чары не всегда будут действовать. Особливо ежели его не на веки вечные заколдовали. Да и какого черта вся вода ушла из омута как раз в нынешний год? Засухи-то вовсе не было!

Высказав эту только сейчас пришедшую в голову мысль, криворукий Балог счел, что его догадка отнюдь не беспочвенна, и еще больше расстроился. Хотя у деда Шебештьена были свои соображения насчет колдовских чар и исчезновения воды, но он на всякий случай, памятуя размолвку с Салоками, решил их не высказывать. У него не было ни малейшей охоты подыскивать себе сейчас новую родню. И он счел за лучшее перейти к следующей новости.

— Помещик Вардаи продает клин у Татарского вала. Но уступит его только тому, кто выложит ему всю сумму сразу, наличными.

— Подай-ка мне чистую рубаху, — велел криворукий Балог жене. — Схожу-ка я к старосте.

На гумне у Бенкё молотили и по ночам, при луне. Вот у кого уродилось столько хлеба, что работу приостановить он не мог ни на минуту, иначе рождество ему пришлось бы встречать на току. Сам Бенкё присматривал за работой на гумне и, как всегда, учил уму-разуму погонщиков, употребляя при этом выражения, отнюдь не подобающие наставнику молодежи. Староста ответил на приветствие Балога небрежным кивком, продолжая распекать батраков.

— Значит, пришел я затем, Шандор… — начал Балог несколько заискивающе, хотя его подмывало дать пинка под зад этому надутому индюку, который так цепко держал в своих руках жезл сельского старосты. — Небось слыхал новость насчет Харангошской пустоши?