Георгий Демидов - Оранжевый абажур : Три повести о тридцать седьмом

Так вот какая эта грозная Коллегия! Вид у судей был усталый, угрюмый и хмурый. Ничего хорошего от таких ждать, конечно, не приходится. Однако они даже не игроки в игре, которую затеял с «фонэ квас» Белокриницкий, а шахматные фигуры, почти пешки. Инициатива в этой игре и последний решающий ход по-прежнему остаются не за ними, а за жертвой, отданной на их произвол. Смелость мысли, свойственная Рафаилу Львовичу, никак не сочеталась в нем со смелостью духа. И все-таки ему удалось настроить себя на почти юмористический лад. Вспомнилась народная сказка, герой которой делает отчаянную ставку в карточной игре с нечистой силой, недоброжелательной, но недалекой. Разве не напоминает он сейчас этого персонажа, противопоставляя свою маленькую хитрость непомерно громадной и злой силе НКВД?

Но сколько ни подбадривай себя уверенностью в благополучном исходе задуманной игры, трудно избавиться от ощущения невольной жути, которую навевает обстановка ночного судилища. Мрачная пустая комната в безмолвной юдоли скорби, как называл тюрьмы НКВД один старик-адвокат, угрюмые конвоиры, которые будто боятся, что подсудимый вырвется из их рук и бросится на своих судей. А главное, сами они, эти судьи, особенно сидящий посередине худощавый старик с бритой головой и узким морщинистым лицом. Оно кажется пугающе жестким и непреклонным. Но может быть, такое впечатление производят резкие морщины, которые расположены на лице председателя Коллегии почти только вертикально?

Председательствующий поднялся со своего места.

— Подсудимый, назовите вашу фамилию, имя, отчество! — голос главного судьи звучал резко, враждебно и отчужденно.

Белокриницкий назвал.

— Вас судит Военная коллегия Верховного Суда СССР. Подтверждаете ли вы показания, данные вами на предварительном следствии?

Да, подсудимый их подтверждает.

Больше никаких вопросов задано не было. Председатель взял со стола отпечатанную на машинке бумагу:

— Зачитывается приговор по делу Белокриницкого Рафаила Львовича…

От бывшего прокурора Белокриницкий знал о Военной коллегии почти все. Судоговорение на ее заседаниях сводится, собственно, к объявлению уже готового приговора. Приговор подготавливается заранее и к заседаниям всех других судов по контрреволюционным делам. Но там хоть изображается судебное следствие. Здесь же даже это считается излишним. Оно и правильно, ломать комедию, так уж поскорей! Непонятно только, для чего вообще нужен этот вызов подсудимого пред лицо грозного судилища? Неужели только для того, чтобы продемонстрировать перед ним его внушительный вид? а председатель продолжал читать приговор своим резким, каким-то жестяным голосом:

— …Рассмотрев дело по обвинению… в совершении преступлений, предусмотренных пунктами И и 7 статьи 58 Уголовного Кодекса…

Конечно же, уважаемые «фонэ квас», подсудимый виновен по этим грозным пунктам грозной статьи. Это ведь он до неузнаваемости изуродовал плавную кривую синусоиды и по злому умыслу озорно раскручивал мощные турбогенераторы, как детские волчки…

— …на основании данных предварительного и судебного следствия…

Судебное следствие — это, по-видимому, те два вопроса, которые были только что заданы подсудимому. Впрочем, даже они всего лишь дань архаической форме. Если бы эти судьи могли освободиться от своего казенного фарисейства, то этот приговор они должны были бы начать примерно так: «Такой-то, признавшийся на пытке (или под страхом пытки) в совершении преступлений, которых он не совершал, но мог бы совершить в силу своего классового происхождения, приговаривается…» Человек в изжеванной одежде, заросший и грязный, зажатый между двумя вооруженными конвоирами, продолжавшими держать его за руки, смотрел на своих судей почти насмешливо. Хотя именно про него говорилось в приговоре, что этот человек:

— …состоял в тайной преступной организации, ставившей целью подрыв оборонной мощи Советского Союза средствами экономической контрреволюции. Белокриницкий активно занимался вредительской деятельностью в области производства электрической энергии с помощью особых, им же изобретенных и научно разработанных методов…

Поди ж ты, «научно разработанных»… Лестно. Михаил Маркович прав. На Коллегию он попал из-за усердия составителей обвинительного заключения.

— …позволяющих получить исключительные по своему отрицательному влиянию на народное хозяйство результаты.

Несмотря на усилия сохранить к происходящему внутренне насмешливое отношение, Рафаил Львович чувствовал, что состояние наигранной бравады постепенно уступает место ощущению тяжелого предчувствия и безотчетного страха. Конечно — это гипноз слов тяжелого обвинения, зачитываемого металлическим голосом судьи с лицом инквизитора. Но надо помнить, что этот судья лишь чванный болван, повторяющий бессмыслицу, сочиненную самим подсудимым. Не поддаваться пугающему действию грозных слов, не терять присутствия духа!

— …на протяжении ряда лет вредительские мероприятия бывшего главного инженера энергетического объединения приводили к недовыполнению государственных заданий рядом отраслей промышленности, в том числе тяжелой, в масштабе одного из крупнейших индустриальных районов страны…

Здорово же, однако, трансформировали судейские крючкотворцы его дурацкий пилообразный ток! Сам изобретатель этого тока и отдаленно не мог представить себе, что из его изобретения можно сделать так далеко идущие выводы… Внутренняя бравада все еще цеплялась за самоуверенность шахматиста, припасшего напоследок решающий ход. Однако заглушать чувство нарастающей тревоги становилось все труднее.

— …особый вред действия инженера Белокриницкого причинили предприятиям машиностроительной и оборонной промышленности…

И оборонной! Так вот почему его судит Военная!

«За вредительство в оборонной промышленности, — сказал как-то бывший прокурор, — суд Военной коллегии и почти неизбежный расстрел».

Расстрел! С ужасом, который он испытывал прежде только в кошмарных снах, Рафаил Львович вдруг понял страшную своей простотой возможность вынесения ему смертного приговора. И этот приговор, возможно, уже записан в бумаге, которую читает сейчас председатель суда, знаменитого своей беспощадностью! Исполнение его решений почти неотвратимо, так как они не могут быть обжалованы.

Мысль о возможности быть осужденным на смерть не пришла Белокриницкому в голову ни при обдумывании и написании им своего сочинения, ни даже потом. Только теперь он понял по-настоящему, что, развивая забавную своей абсурдностью идею выдуманного вредительства, он слишком увлекся и переиграл. Проявил непростительное недомыслие, возможно, роковое, не подумав, что техническая нелепость его показаний не может помешать последователям и ученикам Вышинского использовать их как предлог для раздувания на бумаге несовершенных преступлений — уже в экономическом и политическом планах. Когда имеешь дело с убийцами, надо мыслить категориями жизни и смерти, а не заниматься измышлением технических нонсенсов! Но откуда, впрочем, мог знать он об этом прежде?