Георгий Демидов - Оранжевый абажур : Три повести о тридцать седьмом

Пронин считал, что доказал эту способность не в меньшей степени, чем те, кто поступил в органы вместе с ним, но давно уже ведут дела об организациях, тогда как он все еще возится с болтунами. Чем лучше его, например, Митрохин, бывший студент-технолог, который из своих директоров и инженеров за три месяца уже две организации угрохал и второй кубик получил. Попробовал бы он заработать этот кубик на всех этих захудалых попах, базарных торговках, кулацких детях и прочей антисоветской мелюзге!

И хотя Пронин оформляет их дела артистически и умеет придавать им такое освещение, что крестники только ахают, подписывая протоколы допросов, всё это начальнику их отделения как будто «до…» и он продолжает подсовывать молодому следователю мелкую антисоветчину, на которой сдохнешь с одним кубиком!

«Кощей» — так прозвали в отделении его начальника, который был одним из немногих работников, сохранившихся в НКВД со времен Менжинского. Кощей служил при Ягоде и при двух уже расстрелянных начальниках этого управления. Не ему бы сдерживать продвижение молодых коммунистов, пришедших в органы по зову Партии и любимого наркома!

Правда, в таких сильных выражениях о начальнике отделения пока можно только думать. Из нового пополнения начальник явно недолюбливает одного только Пронина, хотя и со всеми другими не менее резок и строг. И относится к его усердию с каким-то обидным пренебрежением.

Вот и сейчас Кощей, подчеркивая что-то в показаниях священника Крестовоздвиженского, улыбается по-своему — одними только углами рта. От этого его сухое костистое лицо становится еще угрюмее. Правда, пометку о закруглении дела по 206-й начальник сейчас сделает. Но Пронин знал, что настоящего удовлетворения от этого он не получит, хотя и провел следствие в соответствии со всеми указаниями.

Видно и место, которое подчеркнул начальник отделения. Но не красным, что нацелило бы составителя обвинительного заключения, а простым карандашом, как бы для себя: «…в своих проповедях в церкви, давая понять молящимся, что под пришествием Антихриста разумею победу Советской власти…» Кощей знал, что в доносе на престарелого кладбищенского попика сообщается только, что тот сожалел о дореволюционных временах. А пункт об антихристе — явный результат пронинской редакции показаний священника, которая обойдется тому в три-четыре лишних года лагерей. Старому чекисту похвалить бы усердие молодого подчиненного, а он улыбается черт-те как! И так вот всегда…

Начальник отложил довольно пухлую папку с делом Крестовоздвиженского и открыл последнюю из принесенных надоклад. Вотличие от других она была совсем тощая. Пронин заранее поморщился. Это было дело Синьковой. Черт бы ее побрал! Работавшая до ареста подсобницей на небольшой фабрике, Синькова упорно не сознавалась, что в пылу кухонной свары кричала соседке: «Кабы не красная книжка, так твоего не то что в завмаги, в золотари не приняли бы!» Свидетелей, которые могли бы подтвердить сообщение доносчицы — она же оскорбленная, — не было. Бабы ссорились на кухне с глазу на глаз. Не удалось взять на бога и саму Синькову. На обещания, если не признается, сгноить ее в карцере, запороть или пропустить через нее электрический ток, бабенка только причитала в голос и разводила страшную сырость. Когда же она поняла, что всё это только угрозы и осуществить их следователь не может, дело и вовсе зашло в тупик. Вот если бы Синькова обвинялась в диверсии или шпионаже, она у него через полчаса заговорила бы…

— Сколько вы будете возиться с этим делом? — брюзгливо спросил Кощей. — Пустяковей-то не бывает.

Ну, конечно. Не скажет спасибо за десяток отлично проведенных дел, а непременно придерется к малейшей заминке.

— Чем пустяковее, тем труднее, товарищ старший лейтенант!

Начальник взглянул на подчиненного исподлобья. Дерзит малый. Недоволен, что сидит на ширпотребе.

— Синькова — дочь раскулаченного. Тут есть сведения, что она выражает недовольство очередями, нехваткой товаров и вообще трудностями жизни. Разрешаю оформить по нелояльности, если уж не умеете лучше.

Оформить по нелояльности — значит найти еще одного-двух свидетелей, которые бы подтвердили антисоветский характер настроения арестованной. И тогда ее сошлют по литеру АСА — антисоветская агитация. В отношении кулацкой дочери это дело обычное.

Но было задето самолюбие. «Если не умеете лучше!» Вот сволочь! Будто не знает, что Пронин едва ли не лучше всех умеет оформлять дела по тому поводу, по которому они начаты. И при этом всегда развивает обвинение. Кипела обида. Начальник достал из сейфа несколько новых дел, еще более тощих, чем дело Синьковой, и протянул их следователю:

— Вот, ознакомьтесь с новыми поручениями.

Конечно, опять ширпотреб. Пронин обиженно стоял с папками под мышкой, ожидая разрешения удалиться. Сегодня о более интересных поручениях он даже и не просил. Что толку? Да и нельзя после замечаний по делу Синьковой. Но старший лейтенант достал еще одну тоненькую папку:

— Вот дело такого рода, о котором вы меня несколько раз просили. Оно не из нашего отделения. Дело организации в целом ведет отделение Котнаровского. У них завал, просят помочь. Ознакомьтесь, — начальник протянул папку Пронину, — и можете либо принять поручение, либо отказаться от него, если чувствуете себя недостаточно подготовленным. Я не настаиваю…

Это было неожиданно. Может быть, Кощей нарочно подсунул что-то, на чем можно срезаться? Щуплый, узкогрудый парень с мордочкой хорька, одетый в форму НКВД, вытянулся по-военному и даже щелкнул каблуками. Вчерашнему детдомовцу и ретивому комсомольцу казалось, что это у него получается не хуже, чем у того киноактера, который изображал подпоручика в недавно увиденном фильме.

— Слушаюсь, товарищ старший лейтенант. Разрешите идти.

— Идите, — начальник сухо кивнул.

В дело вредительской и шпионской организации физико-технического института (ФТИ) Пронин вник насколько это возможно и нужно. Связался он и со следователем из группы Котнаровского, ведущего дело в целом. Этот следователь немногим моложе Кощея, хотя в органы переведен уже при нынешнем наркоме откуда-то из гражданской прокуратуры, считается в Управлении тяжелой артиллерией. Разговаривал он с Прониным почти как Кощей, с оттенком пренебрежения. Похоже, что недоволен его подключением к делу. Ну и черт с ним!

От Пронина требуется только, чтобы он как можно быстрее добился от Трубникова признания, что тот является главным звеном связи между учеными-контрреволюционерами ФТИ и германской разведкой.

В особо тонкие детали научного вредительства НКВД вообще не собирается вникать. Самое важное в этом деле — выявление всех замешанных. Это было куда проще. Первоначальный страх Пронина перед сложностью дела почти рассеялся, и в своем полном успехе он уже не сомневался. Задание казалось ясным, почетным и совсем не трудным. То, что главный следователь по этому делу смотрит на него косо, даже хорошо. Тем эффектнее будет впечатление от успеха сегодняшнего допроса. Карьера Пронина напрямую зависела от этого успеха.