Георгий Демидов - Оранжевый абажур : Три повести о тридцать седьмом

Но это невозможно. Детей арестованных родителей отправляют в детские дома. Вот как двоих ребят доцента Корниенко и его тоже арестованной жены; как ребенка инженера и лаборантки Савиных. Таких, полностью уничтоженных семей только в одном их институте было уже около десятка. Дети из этих семей будут расти без материнской заботы и ласки, без доброй отцовской строгости, под казенной опекой неродных людей. Самые маленькие даже не будут помнить своих родителей.

А их матери? Разве они смогут забыть своих детей? Какие годы, какие расстояния, какие унижения и страдания смогли бы вытравить из сознания матери образ ее ребенка!

Ирина беззвучно плакала, смахивая слезы тыльной стороной ладони. Каждую минуту могло стать реальностью то, что казалось ей даже сейчас фантастически неправдоподобным по своей чудовищной, ничем не оправданной бессмысленности. Зачем и кому это нужно? Какой смысл во всех этих жестокостях и беззакониях?

Девочка зашевелилась, выпростала из-под одеяла вторую ручку и повернулась лицом вниз. Упираясь в подушку локотками и выпуклым упрямым лобиком, она напоминала сейчас козленка с висящего над кроваткой гобелена. Шевеление ребенка насторожило мать, сначала отвлекло ее, а потом и совсем изменило ход ее мыслей. У Оленьки лоб отца — талантливого, упрямого и предельно честного человека. Что же сделали с ним там, в этих страшных застенках, что он своей рукой написал слова унизительного самооговора?

Старинные часы, нагнетая с каждым ударом мелодичный гул в комнатах, пробили одиннадцать раз.

Вид и прикосновение тельца ребенка ослабляли даже самую сильную душевную боль. Этому помогали и слезы. Теперь мысли Ирины потекли по руслу воспоминаний.

В жизни человека бывают минуты, когда он думает о своей судьбе как о множестве событий, нередко случайных переплетений и столкновений с судьбами других людей. И тогда его поражают безначальность дороги судьбы, ее повороты и пересечения.

Разве могла она знать, поступая на испытательный срок в библиотеку института, что это определит главное направление ее дальнейшей жизни. Что она, бывшая гид-переводчица гостиницы «Интурист», уволенная за «халатное отношение» к своим обязанностям, станет другом и женой большого ученого, матерью его ребенка.

Хотя уволили ее совсем не потому, что она была плохим гидом. Ирина свободно владела тремя европейскими языками, была молода и обладала приятной внешностью и умением одеваться со вкусом при самых скромных возможностях. Имела хорошие манеры, была легко по-светски остроумна. А главное, никто в гостинице лучше Ирины не мог приспособиться к таким разным по характеру, привычкам и культурному уровню иностранным туристам. У нее всегда хватало такта и какого-то внутреннего чутья, чтобы взять нужный тон даже с самыми привередливыми из них.

В книге записей для иностранных клиентов имя «мисс Айрин», «мадемуазель Ирэн», «фрау Ирэна» упоминалось чаще всех остальных. И всегда только для того, чтобы выразить благодарность за внимание, любезность, толковые и интересные пояснения. Приказ же гласил — «за халатное отношение». Действительной причиной увольнения Ирины было ее чуждое социальное происхождение.

К этому времени частые прежде чистки соцаппарата от просочившихся в него чуждых элементов почти прекратились. Бухгалтеров, завмагов и машинисток уже не трогали, несмотря на то, что они были детьми попов или лавочников. Но одно дело магазин или контора, другое — гостиница, персонал которой постоянно имеет дело с иностранцами. Особенно ее гиды-переводчики. Ирину и приняли, скрепя сердце, ввиду отчаянной нехватки людей, знавших иностранные языки. Требование чистоты классового происхождения ото всех, кто по роду службы общается с приезжими из-за границы, становилось всё жестче. Анкета сотрудницы, которая писала в соответствующей графе, что она дочь подполковника царской армии, сильно снижала один из важнейших показателей политической принципиальности руководителей «Интуриста».

Правда, отец Ирины был убит в первые же месяцы империалистической войны. Жили они только на его армейское жалование. А когда с началом революции прекратилась и маленькая пенсия вдовы погибшего офицера, ей, чтобы прожить с двумя дочерьми, пришлось перебиваться уроками музыки и иностранных языков. Она происходила из потомственной интеллигентной семьи, много жила за границей и блестяще знала едва ли не все европейские языки. Свои знания мать сумела передать и дочерям, особенно старшей Ирине, проявившей к ним недюжинные способности.

Какое-то время начальству удавалось сохранить в штате отличную сотрудницу, ссылаясь на невозможность найти ей полноценную замену. Но последовала прямая директива — найдите повод и увольняйте. И повод, конечно, нашелся. У Ирины «сорвался с маршрута», точнее, часа на полтора сбежал из гостиницы турист из Марселя.

Официальные туристические маршруты включали в себя, кроме ландшафтов, исторических памятников и примечательных зданий, также потемкинские деревни. Так втихомолку назывались объекты, долженствующие иллюстрировать советские достижения в области производства, быта и культуры. Был, например, пригородный колхоз, в котором все коровы были красивой, декоративной породы и отлично откормлены. Грудастые, краснощекие доярки в белых халатах управляли здесь едва ли не единственной тогда на всю страну установкой для электрического доения. Была отличная поликлиника при одном из крупнейших заводов, в которой блеск паркета и медицинского оборудования, тишина и внимательность к пациентам медицинского персонала до слез умиляли пожилых иностранцев. Еще возили интуристов в показательную детскую коммуну, в рабочее общежитие и т. п. При малейшей же попытке туриста отклониться от маршрута его вежливо, но настойчиво снова на него возвращали. Из поля зрения гидов, портье, шоферов и других служащих гостиницы иностранец не должен был выпускаться ни на минуту. Каждый из них был персонально и, конечно, негласно закреплен за кем-нибудь из гидов.

Турист из Марселя спросил у Ирины перед началом поездки по городу, увидит ли он городской оперный театр. Она ответила, что как объект осмотра этот театр в туристический маршрут не включен. Но он находится на одной из улиц, по которой проедет их автобус.

— А когда он построен? — спросил француз, проявляя какой-то повышенный интерес к этому предмету.

Гид не знала этого точно. Видимо, не позднее последней четверти прошлого века. Здание это старое, ничем особенным не примечательное, и она не думает, что оно может представлять особый интерес для мсье…

— Меня интересует не это здание, а ваша новая опера, проект которой был принят по результатам международного конкурса, — сказал француз.