Георгий Демидов - Оранжевый абажур : Три повести о тридцать седьмом

Незаметно для себя она так и уснула, сидя у кроватки ребенка. И уже не слышала, как снова наполнял комнаты музыкальным гулом старательный механизм часов, отбивавший полночь.

Всех арестантов ввозили в тюрьму и вывозили из нее, обязательно пересчитывая в «приврате». Так называлось пространство, похожее на короткий сводчатый туннель, образованное аркой под невысокой башней и закрытое с обеих сторон глухими железными воротами. Те из ворот, через которые въезжал автомобиль, обязательно запирались на замок. Не открывая вторых ворот, стража производила осмотр транспорта и проверяла соответствие числа заключенных проставленному в сопроводительных документах. Только после этого отпирались и вторые ворота.

Одновременно захлопнулись наружная дверь вагончика и окошко в двери между заключенными и конвоирами. Внутри стало почти темно, так как приврат освещался довольно тусклым фонарем под потолком туннеля. С лязгом отодвинулся тяжелый засов наружных ворот, автомобиль тронулся, и в отверстия вентиляционной коробки, установленной на крыше, брызнули солнечные зайчики яркого осеннего дня.

Поворот направо. Алексей Дмитриевич проверял правильность своего представления о маршруте до здания штаба Военного округа, так тщательно обсужденного им с Костей Фроловым. Сейчас они должны довольно долго ехать по прямой. По дороге будет мост через железнодорожные пути с бетонными скульптурами по углам и высоко поднятыми стеклянными шарами фонарей. Так! Через дырочки коробки Трубников увидел промелькнувшую фигуру рабочего с молотом на плече, очень похожую на музейную каменную бабу. Замелькали белые шары. Еще одна баба. Мост позади. Теперь переулок налево. Поворот. Почти вплотную придвинулись обшарпанные стены старых домов. Еще поворот. Это должна быть уже Технологическая улица. Та самая, ничем не примечательная Технологическая, на которой он прожил много лет и каждый день по ней проходил. Но если бы не Костя, то, пожалуй, Алексей Дмитриевич так и не припомнил бы, как можно отличить ее от любой другой, если видишь, да и то мельком, только то, что расположено на уровне вторых и третьих этажей.

Кариатиды над гастрономическим магазином! Атланты предупреждали: сейчас будет дом, в котором ты жил. Рядом с домом детская площадка, разбитая на месте снесенного ветхого строения. Через площадку наискось должна быть видна боковая стена дома с единственным круглым чердачным окном на самом верху. Вот она, эта глухая стена! Замелькали окна второго этажа. Они видны довольно хорошо, но равнодушны и невыразительны за отблесками стекол. Три последних в этом ряду — окна его квартиры. Четвертое — окно Оленькиной комнаты — в боковой стене за углом. Но, как и все другие, оно сейчас непроницаемо. Оживить окна может только свет изнутри.

Наблюдение необходимо продолжать. Проверять и запоминать ориентиры, нужные при движении в обратном направлении. Сразу за домом — ряд высоких тополей. Густая сетка их ветвей будет последним предупреждением. Затем длинная вереница домов с невыразительными фасадами. Впрочем, вот старинный барский особняк с ампирным фронтоном. Дальше — переделанный из церкви кинотеатр с придавившим его сверху куполом. Без главы и креста этот купол сильно похож на старательно заглаженный каравай. Поворот направо. Это уже выезд на площадь. Автомобиль огибает ее по дуге. Еще поворот. Остановка и короткие сигналы. В отверстия видны голые ветки высоких старых деревьев. Эти деревья стоят перед фронтоном массивного здания штаба. Значит, автомобиль остановился перед воротами его двора. Через минуту они открылись.

Ждать в машине пришлось недолго. Арестованных вывели к спуску в неглубокий подвал, к которому их автомобиль подъехал почти вплотную. Это был вход в коридор цокольного этажа, точнее, в одну из его половин, выгороженную глухой кирпичной перегородкой. В коридоре было несколько дверей с номерами, но без наружных засовов, кормушек и волчков. У входной двери за столиком с телефоном сидел вооруженный дежурный, а в окна коридора были вделаны решетки. Это было отделение для арестованных, привезенных на суд Военного трибунала.

Одну из дверей открыл перед новоприбывшими и снова запер ее на два поворота внутреннего замка начальник их конвоя, подтянутый, молодцеватый парень с треугольничками помощника командира отделения.

В пустой, довольно просторной комнате стояли две простые скамейки. Окно подвального типа было с решеткой, а его стекла густо замазаны снаружи белой краской.

Только теперь Алексей Дмитриевич, занятый прежде наблюдением за своим маршрутом, смог разглядеть как следует двух других арестованных, привезенных с ним вместе. Оба они были военными. Один — молодой, в изжеванной, с содранными эмблемами форме летчика, другой — пожилой, с сильной проседью в коротко остриженных волосах. Оба без ремней, с отодранными знаками различия, но в петлицах остались отчетливые следы этих знаков в виде невыгоревших участков материи. У старшего это были удлиненные прямоугольники, у молодого — квадраты. Алексей Дмитриевич плохо разбирался в воинских званиях и знал только, что за кубиками следуют шпалы, а за шпалами ромбы.

Пожилой казался очень измученным и усталым. Он сразу же сел на скамью и опустил голову на руки. Летчик с открытым, простоватым лицом поглядывал на своих хмурых товарищей с явным желанием заговорить. Наконец он спросил у военного:

— Наверное, по группе Якира проходите, товарищ полковник?

Тот не сразу очнулся от своих мыслей.

— По ней, по самой… а ты, летун, за что это сюда?

— За восхваление врага народа, товарищ полковник. Командира нашего подразделения забрали, а я его по пьяному делу добрым словом помянул. Ну и донес один…

— Так… — полковник понимающе кивнул, — а как фамилия этого твоего командира бывшего?..

Летчик назвал.

— Знаю… Он еще в гражданскую на летучих гробах за линию фронта в разведку летал. Мужик был настоящий…

Снова наступило молчание.

В коридоре послышался топот нескольких пар ног. Люди шли с дальнего конца коридора.

— Должно быть, с суда ведут, — сказал летчик. — Значит, однодельцы.

Осужденных провели к выходу, и через минуту заурчал мотор. Видимо, воронок, в котором их привезли сюда, поджидал, пока закончится суд над довольно большой группой арестантов, чтобы загрузить ими обратный рейс.

Это хорошо. Если здесь нет еще какой-нибудь очень уж большой группы ожидающих суда по общему делу, то до конца рабочего дня Трибунала осужденных не наберется больше, чем на один рейс. И этот рейс придется как раз на то время, когда все возвращаются домой с работы и окна квартир освещены.

Об этом думал сейчас Трубников. И еще о том, что будет после его заявления на суде о вынужденной ложности его прежних показаний. Состоится ли суд, или дело отправят на переследствие?