Георгий Демидов - Оранжевый абажур : Три повести о тридцать седьмом

Ирина не стала, как остальные отверженные, дожидаться, пока из зала выйдут все. Попросила соседку, жену арестованного рабочего-электрика, чтобы та помогла добраться домой Марье Васильевне, и побежала к выходу одна из первых. Перед ней расступались, давая дорогу, как, вероятно, расступались перед прокаженными и отлученными от церкви.

Ирина долго не могла заплакать. Наконец спасительные слезы получили выход, и сразу же она почувствовала облегчение и опустошающую усталость.

Почти все старые памятники с их затейливыми, сентиментальными скульптурами и витиеватыми эпитафиями были изуродованы. А их чугунные ограды в годы повальной мобилизации металла сданы в металлолом. Скамеечки, находившиеся прежде внутри оград, стали теперь доступны всем.

На одну из таких скамеечек и присела Ирина. Над ней возвышался угрюмый восьмиконечный крест на высоком цоколе из черного гранита. В отличие от мраморных, гранитные памятники разбивались трудно? и некоторые из них уцелели. Изредка по аллее торопливо пробегали прохожие. На одинокую, уткнувшуюся в платок женщину никто не обращал внимания. Здесь было кладбище.

Недалеко отсюда находилась могила матери Алексея Дмитриевича. Ирина не знала ее при жизни и не могла испытывать скорби по ней. Теперь же при мысли о покойной свекрови возникало чувство, похожее на зависть. Как ни трудна была ее судьба, трагедия насильственной разлуки с детьми ее миновала.

…Становилось совсем темно. Коленопреклоненный ангел под массивным крестом уже не белел, а вырисовывался темным силуэтом на фоне потухающего неба сквозь густую сетку ветвей. Инстинктивная дисциплина матери вернула Ирину к действительности и осознанию своих обычных обязанностей. Надо купать и укладывать дочку. Надежда на Марью Васильевну, да еще сегодня, была совсем плоха.

Она шла по главной аллее, тускло освещенной редкими фонарями, направляясь к калитке в задней стене кладбища, когда сидевший на скамье человек поднялся и пошел ей навстречу.

— Добрый вечер, фрау Ирэна, — сказал человек по-немецки, приподняв шляпу. Это был служащий германской фирмы, поставлявшей институту специальное оборудование. По договору фирма должна была осуществлять наблюдение и консультацию при монтаже и отладке особо сложных узлов. Ее представителем для этой цели и был молодой инженер Ланге.

Кроме него все иностранно-подданные специалисты были высланы на родину до истечения сроков заключенных с ними договоров. Ланге был единственным исключением, так как руководил особо важными работами на участке, где собственные специалисты, едва ли не все, были арестованы.

Испуг Ирины сменился удивлением.

— Добрый вечер, Отто… Что вы здесь делаете?

Ланге, приезжавший в Союз и раньше, раз или два бывал у Трубниковых со своими земляками, и она была знакома с ним, хотя и довольно поверхностно.

— Поджидал вас, фрау. Я знаю, ваши русские друзья боятся теперь проявить к вам хорошее отношение, — сказал немец, — а люди в вашем положении очень в этом нуждаются. Я хотел бы выразить вам свое сочувствие, фрау Ирэна.

Ланге был смущен и неуклюж в выражениях. Но его несомненная искренность и благожелательность тронули Ирину.

— Благодарю Вас, Отто. Но для чего вам понадобилась такая… конспиративность? — она пыталась улыбнуться. — Вы могли увидеть меня и в библиотеке.

— Я иностранец, фрау. Значит — шпион, разведчик… — Ланге усмехнулся. — Разговор со мной на людях может повредить вам, навлечь подозрение…

— Кажется, мне ничем уже нельзя навредить больше, дорогой Отто… — Ирина опять с трудом удерживалась от слёз.

Немец покачал головой.

— О нет, моя фрау… Предел возможности причинять зло человеку не наступает, пока он жив…

Они подходили к калитке, за которой была улица. Ланге, о чём-то всё время думавший, замедлил шаги. Остановилась и Ирина.

— До свидания, дорогой Отто. Спасибо за сочувствие. — Она подумала, что слово «до свидания» тут мало подходит. Кто знает, где будет она уже к утру завтрашнего дня.

— До свидания, моя фрау. — Немец снял шляпу и поцеловал протянутую руку. Не надевая шляпу, он стоял и смотрел ей вслед, по-прежнему о чём-то думая. И вдруг окликнул, когда она уже взялась за ручку калитки: — Фрау! — Ланге подходил к ней чем-то смущенный. — Простите меня, фрау Ирэна… Возможно моя просьба, покажется несерьезной и неуместной сейчас… Но мне не к кому кроме вас с ней обратиться…

Ирина смотрела на него с удивлением.

— Какая просьба, Отто?

— Мне очень нужно знать, как переводится на ваш язык немецкая шутка «Das Land der Unbegrenzten Moglichkeiten?»

Немец чувствовал явную неловкость от того, что обращается с просьбой, допускающей двусмысленное толкование, к русской женщине да еще в такой неподходящий момент. Однако желание знать, как звучит по-русски немецкий политический каламбур, было, по-видимому, сильнее. Русский язык Ланге немного знал.

Ирина Николаевна невольно улыбнулась:

— Я могла бы оскорбиться, дорогой Отто, если бы не знала, что все интеллигентные немцы неисправимые философы… А ваша шутка по-русски звучит не совсем правильно, довольно смешно и совсем не весело: «Страна неограниченных возможностей».

Дома Ирина застала ревущую Оленьку и растерявшуюся, пришибленную горем старуху. Обе нуждались в ее помощи.

Возня с домашними делами, как всегда, несколько отвлекла и успокоила ее. Мария Васильевна уснула в комнате, прежде бывшей кабинетом и спальней Алексея Дмитриевича. Ее неглубокий стариковский сон часто перемежался невнятным бормотанием и какими-то полупробуждениями. Всё это тоже появилось только в последнее время.

Оленька спала, подложив ручку под кудрявую, чуть повернутую набок головку. Ирина в домашнем халатике сидела возле ее кроватки и смотрела на ребенка неотрывно, как бы стараясь запечатлеть в памяти каждую черточку милого существа.

Наступила ночь. Одна из бесконечной вереницы ночей, отмеченных ожиданием страшного. И в каждую из них она засыпала только под утро неспокойным, тревожным сном.

После того, что Ирина слышала сегодня, не оставалось и тени надежды на возвращение мужа. Он неизбежно будет осужден тайным и мрачным судилищем, и как Ефремов, отправлен бог знает куда. А возможно, даже убит. И ее в лучшем случае выселят из квартиры и, вероятно, уволят с работы. Но если бы только это! Ирина знала, что над женами арестованных, обвиняемых в преступлениях подобных тем, которые инкриминируются Алексею Дмитриевичу, висит угроза ареста. Ни за что, просто потому, что их мужья «враги народа». Ирине казалось, что она согласилась бы даже на это, если бы при ней оставили ее ребенка. Что с ним бы она пошла в любую ссылку, выдержала бы пеший этап на каторгу.