Элизабет Гиффорд - Добрый доктор из Варшавы [litres]

Корчак произносит короткую речь в память о Чернякове, о том, что он сделал и что пытался сделать для своего народа. После похорон доктор с тяжелым сердцем возвращается в малое гетто. Сегодня у него полно забот, предстоит решить массу проблем. Некоторые сотрудники приюта по-прежнему изо всех сил добиваются его ухода с поста, чтобы снова продолжить воровство провизии с детского стола. Они написали в гестапо донос на Корчака, будто бы он не зарегистрировал случай тифа, а за такое нарушение полагается расстрел.

Он спешит в юденрат, чтобы разобраться. Какими бы хитрыми ни были эти мошенники, он их перехитрит.

Предсмертную записку Чернякова ему не показали.

Весть о самоубийстве Чернякова повергла всех обитателей гетто в панику. Значит ли это, что они действительно обречены? Но ведь бояться должны только неработающие, бесполезные люди?

Никто не знает, чему верить. Каждый всеми силами пытается получить свидетельство о работе в надежде, что таким образом он и его семья будут спасены. Испуганные, голодные, ничего не понимающие люди носятся по ветреным улицам в поисках справки, часами выстаивают в очередях у фабрик и офисов.

Ни у кого нет времени глубже взглянуть на происходящее, люди не решаются массово саботировать приказы нацистов. Ведь такой шаг означает верную смерть. В оккупированной Европе нигде никогда не оказывали массовое сопротивление нацистской власти.

Около четырех часов Мишина бригада возвращается в гетто. После работы он спешит к Софии, отнести хлеб, который у них совсем закончился. На улицах стоит непрерывный гул, к Умшлагплац несутся грохочущие грузовики, заполненные людьми. Когда мимо проезжает грузовик и охранник ради забавы, наугад, стреляет в толпу, Миша прижимается к стене, а затем ускоряет шаг. Неужели облава была на улице у Софии?

Когда из Люблина прибыли гестаповские боссы вместе с украинскими и латышскими солдатами, в гетто начался настоящий, невиданный ранее террор. Расстрелы и жестокие избиения стали обычным явлением. Все рассказы об ужасах в Люблине оказались правдой. Теперь это ясно всем. Приехавшие охранники, закаленные опытом уничтожения Люблинского гетто, отличаются неимоверной жестокостью.

В квартире на Огродовой Миша застает девушек и их мать, но они вне себя от волнения.

В доме совсем не осталось еды, и отец вышел, чтобы занять очередь в столовую. Она до сих пор работает в доме неподалеку, еду выдают из окна первого этажа. Но сейчас выйти на улицу – уже риск, никто не знает, какой дом будет окружен еврейской полицией и украинскими охранниками на этот раз.

– Три часа, – говорит София. – Он ушел три часа назад и до сих пор не вернулся. Вдруг была облава… Я должна…

– Нет. Оставайся дома.

Миша снова торопливо спускается по лестнице и бежит по улице. У входа в дом, где работает столовая, стоит еврейский полицейский. Людей нет, двор завален сломанной мебелью, разодранными чемоданами и туфлями без пары, ветер поднимает в воздух пыль и бумагу. Темные пятна на земле, красные полосы на одной из стен. Кровь.

Он подскакивает к еврейскому полицейскому и трясет его, оторопевшего от неожиданности.

– Вы не видели пана Розенталя – невысокий, худенький, темные волосы с проседью? Он стоял в очереди за супом.

Полицейский смотрит на него – хитрая, трусливая марионетка в самодельной форме.

– Из этого дома все отправлены на Умшлагплац. Так что, если он был здесь в очереди за супом… Я не знал, чем нам придется заниматься…

Тратить время на разговоры больше нельзя. Нужно скорее бежать, может, он успеет спасти мистера Розенталя от посадки в поезд. Отец Софии слишком слаб, ему не выжить в трудовом лагере в России или где там еще. Миша бежит по улицам к Умшлагплац, но у входа в зону отправки перед деревянными воротами с натянутой поверх колючей проволокой стоят немецкие охранники с винтовками. За этими воротами еще одни ворота, а что дальше внутри, Миша не может разглядеть.

Всем своим видом охранники показывают, что Мише лучше уйти, иначе они будут стрелять.

Если господин Розенталь внутри, сделать уже ничего нельзя.

Он уходит один, без господина Розенталя. Остается позади грузовой двор, куда раньше привозили скот из сел. Жуткая весть, которую он принесет, лежит на душе тяжким камнем, земля качается у него под ногами, когда он возвращается на Огродову.

В тот же день Эстерку, девушку, которая за десять дней до этого организовала детский спектакль, посылают забрать лекарства из больницы неподалеку от приюта.

Когда она подходит к зданию больницы, на улицу внезапно выплескивается толпа. Сотни бегущих ног. Люди беспорядочно мечутся, их подгоняют оцепившие район полицейские и охранники в черной форме. Они выталкивают из арок жителей близлежащих домов, выстраивают на дороге в колонну по четыре человека. Эстерка оказывается посреди охваченной паникой толпы, ее загоняют в строй и заставляют сесть на корточки вместе с остальными напуганными людьми, а вооруженные охранники между тем выстраиваются вдоль тротуаров. Из домов доносятся крики и выстрелы, от каждого залпа она вздрагивает. Женщина рядом с ней плачет, прижимая к себе дочь-подростка. Все в ужасе, никто не знает, что будет дальше.

Почти час, пока охранники проверяют дома, колонна из сотен людей сидит на корточках под звуки выстрелов, крики, лай собак. Внезапно им приказывают подняться и идти в северном направлении.

– Но куда они нас отправляют? – говорит женщина, вцепившись в руку дочери. – Ведь на нас летние платья. И сандалии. Если трудовой лагерь в России, как мы переживем там зиму, ведь на нас и одежда, и обувь летние?

Они направляются к Умшлагплац, прохожим на тротуарах приказано стоять на месте, пока колонна не пройдет. Эстерка замечает в толпе знакомое лицо. Эрвин. От потрясения он застыл на месте с открытым ртом. Ей удается крикнуть ему, чтобы сообщил Корчаку.

Как только Эрвин прибегает домой с известием, Корчак спешит на Умшлагплац освобождать девушку. Он проталкивается сквозь толпу у ворот и оказывается перед охранниками, которые преграждают проход в зону отправки. Отсюда на бывшей грузовой площадке для скота он видит сотни людей, сидящих прямо на высохшей земле, но Эстерку среди них не замечает. Он умоляет одного из охранников послать кого-нибудь на поиски Эстерки, уговаривает, кричит на него.

В конце концов охранник выходит из себя, прикладом винтовки тычет Корчака в плечо и загоняет его через ворота в зону отправки.

Корчак стоит в оцепенении, оглядывая толпу. Чья-то рука хватает его. Полицейский-еврей тащит его куда-то в сторону, кричит, подкрепляя крики жестами.