Элизабет Гиффорд - Добрый доктор из Варшавы [litres]

На самом деле она даже не знает, удалось ли ему покинуть гетто и добрался ли он до Львова.

Миша идет в строю на работу в казармы. Над ними висит низкое свинцовое небо. Под мостом бурлящие потоки уносят комки желтой грязи, вода в холодном свете кажется серой. Леденящий ветер с востока продувает тонкое пальто насквозь. После отъезда Софии Миша по-прежнему каждый день с рабочей бригадой проходит мимо ворот сада Красинских, по старому городу и по мосту к военным казармам в Праге.

Депортации прекратились в конце сентября, всего в Треблинку отправили триста тысяч человек. В конце концов всем стало известно, что происходит в лагере. Теперь уже никто из оставшихся в гетто не сомневается, что в Треблинке людей уничтожают.

Гетто обезлюдело, в пустых зданиях кое-где, как островки, попадаются трудовые лагеря. Тридцать пять тысяч евреев работают в мастерских под немецкой охраной. Лютек живет в бараке на одной из фабрик. Условия там суровые, люди страдают от голода и холода.

И еще столько же евреев живут «дикарями», прячутся на чердаках и в подвалах, выходят только ночью за едой.

Миша оборачивается, чтобы в последний раз взглянуть на изломанный силуэт старой Варшавы. Он собирается вернуться сюда только свободным человеком.

Наконец-то он собрал денег на билет на поезд и поддельные документы. Яростный порыв ветра ударяет ему в лицо, поднимает сухие листья с земли. Время уходить.

К вечеру холодает, Миша наматывает шарф до подбородка, отпрашивается в туалет и идет в безлюдную часть барака. Он снимает сине-белую повязку, проходит через боковые ворота и направляется по улице к вокзалу. Он старается идти не спеша, ровно дышать, все время ожидая, что вот-вот окликнут. Никто его не окликает. Дойдя до конца улицы Одиннадцатого Ноября, он с облегчением поворачивает в сторону станции, до которой осталось пройти совсем немного.

Внезапно кто-то хватает его за руку, тянет к дверному проему.

Низкорослый поляк смотрит на Мишу с полустыдливым, полуобиженным выражением лица.

– Куда это мы так спешим? Что-то для поляка мы слишком уж черноваты. А не прогуляться ли нам с тобой к хорошему немецкому полицейскому, не побеседовать ли с ним? Нет такого желания? Тогда готовь-ка что-нибудь для меня.

Миша едва сдерживается, чтобы не ударить мужчину кулаком по лицу.

– Что тебе надо?

– Все, что у тебя есть. Я бы на твоем месте отдал все, так будет лучше.

Он берет у Миши билет на поезд и засовывает к себе в карман. Затем втаскивает Мишу еще глубже в дверной проем, заставляет его вывернуть карманы, проверяет подол куртки и туфли.

– И часы, – говорит шантажист.

– Ну ты и сволочь. – Миша вынимает отцовские карманные часы. – Когда-нибудь и тебе понадобится помощь, вот тогда ты вспомнишь, что творил сегодня.

– Помогаю себе сам, приятель, – говорит шантажист пискляво. Он высовывается из дверного проема, смотрит на улицу и поспешно удаляется, перебегая с одной стороны на другую, проверяя, нет ли за ним погони.

Мише жаль отцовских часов, но хуже всего то, что теперь не на что купить билет до Львова. И охрана в казармах наверняка уже заметила, что его нет на месте. Вернуться в гетто и попытаться собрать новые средства нет никакой возможности, теперь ему грозит расстрел. Вот-вот наступит комендантский час, улицы опустеют.

Он в городе, и ему некуда пойти, а вокруг множество людей, готовых выдать еврея полиции.

Рядом с казармами есть небольшой магазинчик, которым владеет польская пара. Он часто заходил туда во время работы купить хлеба, и женщина всегда была добра и старалась побыстрее продать ему буханку, хотя по его оборванной одежде она прекрасно видела, что он еврейский заключенный из гетто.

Он понятия не имеет, готова ли она рисковать ради него, но выбора нет. Он идет по улице в обратную сторону, чтобы отдать свою жизнь в ее руки.

Магазин закрывается, старушка прибирает на полках. Она оборачивается, чтобы сказать, что они закрыты, и видит стоящего в дверях Мишу, выражение ее лица меняется. Она впускает его и задергивает шторы. Он смиренно стоит у прилавка, мнет в руках кепку и прямо говорит ей, что сбежал из рабочей бригады. Пытался попасть на поезд, но его ограбил шантажист. Извиняется за то, что дурно пахнет, что у него грязная одежда. На голове у женщины повязанный по-крестьянски платок. Лицо непроницаемое и умное, ее не проведешь. А вот о чем она думает, понять невозможно.

Она показывает на дверь позади.

– Входите туда.

Они хорошие люди. Наливают ему большую миску картофельного супа, дают хлеба и домашнего сыра. Миша старается не проглотить все мгновенно, а хозяева с изумлением смотрят, как быстро исчезает еда. Пара выходит в заднюю комнату, и он слышит, как они что-то обсуждают. Потом возвращаются и говорят, что дадут ему денег на билет.

В ту ночь он спит на жестком маленьком диванчике в комнате над магазином в передней части квартиры. С улицы время от времени доносится топот сапог – это под окнами проходит патруль.

Рано утром, когда еще не рассвело, женщина собирает ему в дорогу хлеб и салями.

– Я верну вам деньги, как только смогу, – говорит ей Миша.

Старушка проводит рукой по его заросшему щетиной лицу.

– Как получится. А теперь счастливого пути тебе, сынок, и благослови тебя бог.

Надеясь, что шантажисты Варшавы еще спят, он идет по темным улицам Праги к вокзалу и покупает билет до Львова.

Сидя на деревянной скамейке среди других рабочих, Миша смотрит в окно, как удаляются заводы Праги. София тоже могла бы ехать на этом поезде. Он закрывает глаза и думает: только бы она осталась жива, только бы в Копычинцах было безопасно.

– Я снова приду к тебе, любимая, – шепчет он бледно-малиновому солнцу, встающему над полями из-за горизонта. – Держись, моя дорогая. Что бы ни случилось, мы обязательно увидимся снова.

Во Львове Миша находит работу на стройке. Через несколько недель немецкая строительная компания направляет его в Киев на ремонт вокзала, сильно поврежденного во время боев. Здания напоминают разбитые кирпичные коробки, их заливает ноябрьский дождь.

Всю зиму от Софии нет вестей. И хотя он знает ее адрес, написать ей он не может, ведь тогда рухнет ее легенда.

В начале сорок третьего, когда январь запорошил снегом землю, из Варшавы до Киева долетают поразительные вести. По всему городу их передают шепотом из уст в уста. Когда гестаповцы пришли очистить гетто от евреев, не занятых на работах, группа молодежи дала им отпор. Были убиты десятки немцев, им даже пришлось отступить. Над стенами гетто на виду у всех взвились еврейский и польский флаги.