Ирина Измайлова - Собор. Роман о петербургском зодчем [litres]

читала Елена, выговаривая слова нараспев, иногда закрывая глаза, чтобы лучше увидеть лукоморье, дуб и кота.

– Матушка! – девочка вскинула голову от книги. – Матушка! А кто такой леший?

– Батюшка тебе говорил, ты забыла, – отозвалась из соседней комнаты Анна. – Это такой хитрый старик, что в лесу живет и всех пугает да обманывает. Лохматый, сердитый.

Елена поежилась:

– А он сюда не придет к нам, матушка?

Анна засмеялась:

– Нет, дочка, что ты! Он же в лесу живет, ему нельзя в город.

– А вдруг он захочет?

– Ну а если и захочет, что с того? Его Август Августович сразу возьмет и выгонит. Скажет: «Поди-ка отсюда, не пугай Аленушку». Леший и убежит. Август Августович, сама знаешь, со всяким справится.

– Правда! – обрадовалась Елена. – Он никого не боится, а его все лешие испугаются. Батюшка говорил, его даже построенная комиссия боится. Матушка, а почему он не злой, а его боятся?

– Во-первых, не «построенная комиссия», а Комиссия построения. – Анна, отодвинув от себя вышивку, залилась смехом, но, отсмеявшись, повторила: – Комиссия построения. А во-вторых, его боятся не потому, что он злой. У него просто душа сильная. И он ленивых не любит. Поняла?

– Да! – Девочка кивнула, хотя мать не могла ее видеть. – А мы тут все не ленивые, и нас он любит поэтому. Матушка, а Яшка кучер вчера напился пьяный и был ленивый, так Август Августович его ругал и называл… как же вот? Я не помню… Я в окошко слышала.

– Это тебе не надобно вовсе! – с испугом вскричала Анна. – Я тебе сколько раз говорила, чтоб ты не слушала всего, что взрослые говорят. Не тебе говорят ведь.

Елена поджала губки. Она не любила, когда ее бранили. Обычно ее бранил только отец, и то редко, а воспитывали ее матушка, дедушка и Элиза Эмильевна, а они были всегда ласковы.

– Я бы и не слушала, – сказала девочка, – но Август Августович, когда сердитый, бранится на весь дом…

– Все равно не слушай. И вообще об этом не говори. Читай дальше.

Девочка провела пальцем по строчкам, нашла оставленное место и снова начала нараспев:

– Ой, матушка! А разве может быть избушка без окон и без дверей? А?! Матушка?

Анна встала, отложив вышивку, и заглянула в гостиную, где расположилась ее дочка. Поверх платья молодая женщина набросила широкую накидку, чтобы не показывать девочке своего заметно округлившегося стана. Она донашивала второго ребенка.

– Лена, ну отчего ты сама подумать не хочешь? Ну это же просто так сказано…

– Нет, не просто! Нет, не просто! Разве бы он написал, если бы сам не видел? Но ведь так же не может быть!..

Внизу хлопнула дверь.

– Август Августович! – закричала Елена. – Это только он так хлопает! Я его спрошу, он знает!

Она выпрыгнула из кресла и, прижав к себе книгу, полетела из гостиной в коридор, по коридору к лестнице и на первых же ступеньках чуть не врезалась в хозяина дома.

– Ой! Что это такое?! – вскрикнул Монферран, от неожиданности едва не уронивший две большие папки, которые нес под мышкой. – Что за ураган ворвался сюда? Откуда взялась эта кружевная молния?

Все это было сказано по-французски, но Елена знала оба языка почти одинаково и, не задумываясь, ответила на том же языке:

– Простите! Я вас не хотела… Я торопилась спросить…

И продолжала по-русски:

– Август Августович, а может быть дом без дверей и без окон?

Архитектор серьезно посмотрел на девочку и развел руками:

– Без дверей и без окон? А как туда входить? И у кого такой?

– А вот…

Елена показала книжку и вслух прочитала все сначала до «избушки на курьих ножках».

– Ну так бывают такие? Бывают?

– Бывают, – очень серьезно ответил Огюст. – В сказке бывают.

– И как туда входят? И там же темно…

Огюст зажал свои папки под мышкой, одной рукой подхватил Елену, которая тут же удобно уселась на его плече, и понес ее назад, в комнаты, говоря по дороге:

– Нет, девочка, там не темно. Там горят и лучинки, и свечки, и даже луна, если надо. А входят туда через печную трубу. Не входят, а влетают на метле.

– Ой, как славно! – восхитилась Елена, болтая ножками в синих шелковых туфельках. – Август Августович, а вы можете построить такую избушку?

– Нет, Аленушка, я не могу.

– И Андрей Иванович не может? Ну конечно, раз вы не можете!

Андрей Иванович Штакеншнейдер в последнее время был частым гостем особнячка на Мойке, и Елена его обожала.

– Такие избушки строят только сказочники, а мы с Андреем Ивановичем всего-навсего архитекторы, – проговорил Огюст, водворяя Елену в то же кресло и оборачиваясь к Анне. – Здравствуй, Аня. А где хозяйка?

– Гуляет. Вы же не сказали, что днем зайдете. Послать за нею?

– Нет, я тут же и уйду. Дел много. Сегодня еще одну красавицу привезли.

– Ну и красавицы у вас! – Анна махнула рукой. – По скольку они весят-то?

– По шестьдесят семь тонн. Но зато какие стройные, изящные, смотреть приятно.

Речь шла о гранитных колоннах, которым предстояло встать вокруг высокого барабана Исаакиева купола. Для их установки уже была сооружена верхняя строительная площадка – громадных размеров деревянный настил над могучими стенами и сводами, достроенными всего год назад. При строительстве барабана Монферран повторил свой старый прием: начал с установки колонн на возвышенном цоколе, а потом уже между ними собирался ставить стены. Для подъема колонн снизу, внутри здания, были воздвигнуты специальные крутые настилы, а наверху стояли такие же, только поменьше, разборные леса, как те, с помощью которых ставились когда-то громадные колонны портиков. Система подъемных блоков, катков-тележек была разработана архитектором с особой тщательностью, операция подъема была сложна и небезопасна: угол наклона настилов составлял около шестидесяти пяти градусов. Начать установку колонн Огюст собирался в первых числах ноября, а сейчас, в конце сентября, завершалась их доставка из Пютерлакса, и если первые «красавицы» уже лежали отполированные, готовые к своей судьбе, то последним еще предстояло пройти через руки умельцев-каменотесов.

– Анна, скажи, пожалуйста, кухарке, чтобы сварила мне чашку кофе!

С этими словами Огюст, взяв с крышки фортепиано пачку газет, вышел из гостиной и направился к своему кабинету.

– Август Августович! – тут же опять подкатилась под ноги Огюсту Елена (в кресле ей уже не сиделось). – Август Августович, а мой батюшка говорил мне, что господин Пушкин, который эту книжку про избушку написал, что он – самый великий русский поэт. Это правда?