Ирина Измайлова - Собор. Роман о петербургском зодчем [litres]

– Алеша! – закричал он, словно хотел его разбудить. – Алеша!

Алексей приоткрыл болезненно зажмуренные глаза и с усилием, стараясь не стучать зубами, прошептал:

– Август Августович, голубчик… Отойдите… Не дотрагивайтесь, ради Христа… И Аннушку… Аннушку уведите…

– Алешенька, голубчик мой золотой! – запричитала Анна и тоже хотела было обнять мужа, но Огюст, опомнившись, свободной рукой оттолкнул ее.

– Прочь! – не крикнул, а прорычал он ей в лицо. – Деламье позови! Скажи, чтоб шел тотчас! Беги!

– Бегу! Ах, Господи Иисусе, бегу!

– Лиз, ну а ты что стоишь? – обернулся Огюст к жене. – Иди скорее на кухню, скажи кухарке, чтоб воды нагрела, да побольше, слышишь! И неси сюда одеял, сколько есть…

Оставшись вдвоем с Алексеем, Монферран осторожно обхватил его и, собравшись с силами, поднял отяжелевшее тело.

– Пустите, Август Августович! – пытался отбиваться Алексей. – Что же вы делаете? Ведь зараза же это, самая что ни на есть…

– Молчи, Алеша, молчи! Сейчас… Сейчас придет доктор.

Говоря это, Огюст внес Алексея в его комнату, уложил на постель, стащил с него одежду, уже насквозь пропитанную потом, поспешно укрыл его одеялом и на одеяло кинул сверху свое пальто.

– Бросьте вы, Август Августович, не надо! – прошептал Алексей, сжимаясь под одеялом в клубок и тут же распрямляясь в судорогах. – Себя не губите… Ничего тут уже не поделаешь. Видно, пришла косая… Достала!

– Нет! – вскрикнул Огюст с каким-то исступленным отчаянием, опять опускаясь на колени и платком вытирая мокрое лицо своего слуги. – Нет!

– За все доброе вам спасибо! – тем же серьезным тоном, с лаской и жалостью глядя на него, продолжал говорить Алексей. – Видит Бог, я вас любил не меньше отца-матери, кабы и живы они были… Аннушку не оставьте мою… уж не оставьте, будьте милостивы… Беременная ведь она! На вас только и надежды… Поможете?

Огюст не ответил, только сжал в своей руке лихорадочно дрожащую руку Алексея. Тот улыбнулся:

– Да хотя что ж это я? Как будто точно не знаю, что вас-то и просить не надо! Храни вас Господи, Август Августович!

И тут мужество оставило Монферрана. Тоска и ужас затопили его душу, не оставив места ни рассудку, ни воле. Он уронил голову на край Алексеевой постели и неистово разрыдался.

– Алеша, милый, не умирай! – хрипло, захлебываясь, твердил он. – Не оставляй меня, смилуйся! Да как же без тебя мне? Алешенька, друг мой! Сына Бог взял, я перенес, а теперь ты…

– Господь с вами! Что вы?! – прошептал пораженный Алексей. Никогда прежде он не видел на лице Монферрана слез…

– Да ведь я люблю тебя, точно ты мне брат младший! – закричал Огюст, и не думая сдерживать своей истерики. – Да ведь, кроме Элизы и тебя, у меня никого нет близких, никого на свете и не было уже много лет! Алешенька, не покидай меня! Смилуйся!

Все эти уже почти бессмысленные слова вырывались у него вперемешку с рыданиями. Слезы заливали его лицо, и он не думал их вытирать.

В таком состоянии его застал Деламье, примчавшийся буквально через четверть часа после того, как за ним была послана Анна.

– Слава Богу! – вскричал доктор, врываясь в комнату и на ходу срывая с себя шапку и распахивая пальто. – Ваша служанка прескверно говорит по-французски, и я ничего не понял, мсье, я вообразил, что заболели вы сами. Но, черт возьми, что с вами такое?!

– Спасите его, Деламье! – вскрикнул Монферран, протягивая к доктору руки, как тянут их к чудотворной иконе, моля ее сотворить чудо. – Спасите его, во имя всего святого! Я вас озолочу, я вам буду платить до конца жизни моей! Спасите!

Деламье, нахмурившись, осматривал больного. В душе он был потрясен, но старался скрыть это. А сам думал: «Святая Дева Мария! Да тот ли это Монферран?! Тот ли это гордый и заносчивый человек, который с таким презрительным равнодушием переносил изрядные неприятности, который без слез, с застывшим лицом и резко сжатым ртом, лишь чуть менее твердо ступая, шел за гробом своего единственного сына?! Он ли это?!»

В дверях стояла плачущая Анна, которой Деламье запретил входить в комнату. За ее спиной, шепча ей какие-то утешения, пристроилась Элиза, в коридоре голосила кухарка, решившая уже, что и ее заразили холерой и она теперь непременно умрет.

– Когда началось это? – спросил доктор Огюста. – Когда он почувствовал озноб и судороги?

– Не знаю… Мы утром вместе были на строительстве, он здоров был. Анна, когда он?..

– Два часа назад, – ответила та, всхлипывая. – В лавку сходил, пришел и говорит: «Не могу, колотит…» Сел было на стул в коридоре, а тут и скрутило его…

Монферран перевел Деламье ответ Анны. Доктор хмыкнул:

– М-да! Это холера, сомнений быть не может… Оставлять его в вашей квартире опасно, мсье Монферран. Квартира маловата для таких нужд. Советую увезти его отсюда.

– Куда это? – Огюст поднялся с колен, переводя дыхание, но говоря уже прежним своим резким решительным тоном. – Куда, я вас спрашиваю, а? На Сенную? В бараки?! Не позволю! Что же вы не советовали туда отправить нашего сына?!

– Простите, я полагал, что здесь есть какая-то разница, – пожал плечами Деламье. – Но воля ваша. В таком случае слушайте внимательно… Коридор весь велите посыпать известью, и немедленно. Вашу одежду снимите, умойтесь и все, что было на вас, сожгите. И впредь умывайтесь после каждого прикосновения к больному. Вы поняли? Скажите, чтобы то же сделала и эта юная красавица. – Он кивнул в сторону Анны. – Мадам пусть сюда вообще не заходит, если еще не заходила. Пошлите в аптеку вот за этими лекарствами… я пишу на листке. И сейчас прикажите приготовить горячую ванну.

– Уже приготовлена, – послышался от дверей голос Элизы. – Мсье Монферран сразу приказал, и мы с Настей уже сделали…

– Ах вот как! – Деламье снова кинул быстрый взгляд на Огюста. – Не так, значит, вы раскисли, как я было подумал. А то я едва не перестал вас уважать… Ну в таком случае сейчас же и выкупаем больного. – Говоря это, он скинул сюртук (пальто его давно висело в прихожей) и стал закатывать рукава сорочки. – Имейте в виду: ванны следует делать через каждые три часа, воду грейте все время. Самое важное – снять судороги и не допустить переохлаждения. Кто мне поможет?

– Я, – решительно проговорил Огюст.

– Вы… Хм! Впрочем, мужчина здесь действительно лучше поможет. Но я думаю, мадам де Монферран следует уйти к себе… И приступим!

Деламье ушел далеко за полночь. За прошедшее время у больного несколько раз бывали тяжелые приступы судорог, но ванны и принесенные из аптеки лекарства немного умеряли их силу. К ночи усилился жар, участилась рвота.