Ирина Измайлова - Собор. Роман о петербургском зодчем [litres]

– Это естественно, – сказал, уже надевая пальто, доктор. – Сейчас все зависит от его сердца. Пока, слава Богу, оно работает без перебоев. До утра он продержится, а утром я снова приду. Будьте очень осторожны, мсье, – с холерой не шутят. Лекарства давайте в течение ночи через каждые полтора часа… Ну и прощайте.

Он взял у двери свою палку и, прихрамывая, вышел. Он хромал всегда, но сейчас особенно сильно, проведя несколько часов на ногах.

Ночь прошла в мучительной тревоге. Анна вместе с Огюстом сидела возле постели мужа и помогала делать ему ванны, хотя Огюст, помня о ее беременности, пытался запретить ей это. Элизу он умолил больше не входить в комнату больного, и она подчинилась, чтобы не волновать его больше. Тем более что в этой новой страшной тревоге к нему вернулись и спокойствие, и воля – он отдавал распоряжения коротко и четко, как на строительстве.

На рассвете у Алексея начался бред, он звал кого-то, что-то просил передать Анне, которая сидела тут же, потом забывался, но его вновь начинало рвать и лихорадить.

В девять утра явился Деламье.

– Температура держится, – сказал он, ощупав лоб больного. – К вечеру либо завтра утром она должна снизиться… Тогда может случиться самое плохое… Но сердце работает… М-да!

Доктор не ушел на этот раз и остался до вечера, а вечером, пощупав лоб Алексея, нахмурился и сказал:

– Упала температура. Сейчас начнется охлаждение, руки и ноги больного будут сводить судороги. Если мы сумеем их ослабить и вовсе прекратить, есть какая-то надежда, что ночью произойдет благоприятный кризис. Ванны сейчас станем делать через два часа, а в остальное время нужны непрерывные растирания рук и ног. Это мой метод, я уже применял его, и он дважды помог. Вы умеете делать растирания, мсье?

– Покажите как, я сумею, – коротко ответил Огюст.

В течение следующих десяти часов, до наступления утра, они, сменяя друг друга, а иногда вместе, растирали больному руки, ноги, бедра и грудь, в то время как Анна, кухарка и призванный на помощь дворник Игнатий таскали с кухни ведра с горячей водой, наполняя установленную в комнатке ванну и затем после каждого купания опорожняя ее.

На рассвете Деламье упал в кресло, задыхаясь и вытирая пот со лба:

– Не могу больше, мсье… Если вы в состоянии, продолжайте растирания. У меня уже нет сил!

У Огюста тоже начинала кружиться голова и дрожать руки, но он не разрешил себе поддаться изнеможению. Еще три часа, не разгибая спины, он массировал холодное, обмякшее тело Алексея и вдруг почувствовал, что оно начинает теплеть…

– Деламье, Деламье! – закричал он. – Кажется, помогает!

Доктор вскочил с кресла.

– Боже правый, неужели я в третий раз сумел вылечить холерного больного?! – воскликнул он с волнением. – Это неслыханная удача… Или чудо, – добавил он, прощупав кисть Алексея и посмотрев его зрачки. – Да, мсье, вижу, что крепка ваша вера… Если до вечера не случится новых судорог и температура не упадет, считайте, что он спасен. Ванны продолжайте делать. Вечером я приду. Вы поняли?

– Да, – чуть слышно ответил Огюст.

Он сидел на краю стула, закрыв лицо руками, и пот, стекая по его пальцам, капал на вытоптанный ковер, присыпанный сероватым порошком извести. Белокурые волосы архитектора были совершенно мокрыми…

Вечером, когда Деламье торжественно уверил его и плачущую от радости Элизу в том, что теперь все обошлось, Монферран кинулся к себе в кабинет, достал из секретера три тысячи рублей (все, что там было) и вручил их доктору. Ему хотелось расцеловать его, но он удержался из одной лишь боязни передать Деламье холеру, которой он все-таки мог заразиться, ухаживая за больным.

Деламье пересчитал деньги и едва не упал от изумления.

– Мсье, это слишком! – пробормотал он.

– Знали бы вы, что вы для меня сделали! – Монферран смеялся, хотя в глазах у него стояли слезы. – Ах, Деламье, Деламье!

Перед уходом доктор еще раз зашел в комнату больного.

– Ну что, и как ви себя чувствует? – спросил он, с трудом подбирая русские слова.

– Спасибо, мсье, теперь уже гораздо лучше, только ужасная слабость, я почти не чувствую своих рук и ног, – на очень правильном французском ответил Алексей и еле заметно подмигнул стоявшему позади доктора Огюсту. – Если бы вы знали, мсье, как я вам благодарен!

– Ничего себе! – вырвалось у Деламье. – Не хуже иного графа… Ну, ну, любезный, я рад от всего сердца. Да, впрочем, завтра наведаюсь.

Спускаясь по лестнице, Деламье едва не оступился и не упал, и Монферран, поспешно подхватив его под руку, спросил:

– Давно хочу узнать у вас, доктор: что же такое с вашей ногой? Отчего вы так хромаете? Я знаю, вы воевали. Значит, были ранены?

Деламье усмехнулся:

– Мне, мсье Монферран, повезло. Я провоевал в общей сложности шесть лет, но ранен не был ни разу. А нога моя обморожена. У меня отняты четыре пальца. И слава Богу, что только пальцами отделался. Я своими руками отнимал людям обмороженные руки и ноги и многих не сумел спасти.

Монферран вздрогнул и с новым интересом всмотрелся в суровое аскетичное лицо Деламье.

– Вот оно что! – воскликнул он. – Вы… вы были… Так это…

– Это произошло на Смоленской дороге, мсье, – ответил спокойно доктор. – Счастье ваше, что вам, как я понимаю, раньше расколотили голову, и вас минуло сие удовольствие.

На другое утро прибежал перепуганный Джованни. На строительстве узнали о происшедшем, и бедняга пришел в ужас. Он искренне любил Алексея, но больше всего его тревожила Анна, он вообразил уже, что и она заразилась.

Само собою, дочь его успокоила на этот счет, а заодно уверила, что поправится и ее Алеша.

– И только ничего не говори матушке! – потребовала она.

Карлони с облегчением перекрестился и, подавляя трепет, решился даже заглянуть в комнату Алексея, чтобы убедиться в его чудесном спасении и поздравить с таким чудом.

Огюст, только что напоивший больного лекарством, улыбнулся своему помощнику, но тут же, нахмурившись, спросил:

– Почему это вы с утра пораньше ушли с работы, сударь?

Карлони махнул рукой:

– Да уж не до работы тут, Август Августович. Зять-то мне не чужой…

– Беда с вами, Карлони, – усмехаясь, проворчал Монферран. – То у вас жена болеет, то зять… А работа стоит.

– Что делать? – Джованни развел руками. – Не надо было нанимать на службу итальянца: у итальянцев всегда много родственников. Но, между прочим, вчера господина главного архитектора тоже не было на строительстве.

– В самом деле? – Огюст поднял брови. – Хм! Вы правы. И все же отправляйтесь назад. А впрочем, погодите. Вместе пойдем. Я только переоденусь.

– Куда ты пойдешь? – возмутилась Элиза, заглядывая из коридора в комнату через плечо Джованни. – Не надо тебе ходить: ты две ночи не спал. У тебя от лица ничего не осталось!