Марина Аэзида - Хасинто. Книга 1

Едва де Лара и его люди отдалились, Диего вздохнул и протянул обреченно:

— Возьмет кого-то из нас, да нескоро…

— Почему? — вообще-то Хасинто не очень интересовал ответ, но из вежливости спросить стоило.

— Не знаю… Может, вам больше посчастливится… А меня дон Иньиго не так уж часто звал на охоту, по крайней мере на опасного зверя. И когда я пажом был, и сейчас… В бой вообще всего один раз брал, причем сражаться не дозволил: велел позади воинства с запасными конями стоять. Самой битвы я толком и не видел… Так и хожу за лошадьми да псами, ну и тренируюсь, понятно. Для остального у нашего сеньора Гонсало есть.

Похоже, юноша ревновал и завидовал — это проскальзывало не только в словах, но и в тоне.

В другое время Хасинто расспросил бы Диего, не упустил возможности выяснить о сеньоре что-то новое. Но не сейчас: волнение схлынуло, на смену ему пришли опустошенность, безразличие, усталость.

Зато Диего, видимо, хотелось выговориться:

— Это, конечно, понятно. Гонсало дону Иньиго уже лет десять служит, не меньше. Это такие, как мы с вами: несколько лет — и в рыцари.

Отмалчиваться и дальше неправильно, придется все-таки задать вопрос.

— А Гонсало нет?

— Ну, он же то ли из консехо [18] Консехо — городская община , то ли из бегетрии. Может, когда-нибудь сеньор и посвятит его в рыцари, кто знает? Но сами понимаете: кабальеро можно стать, а идальго нужно родиться.

— И как простолюдин сделался оруженосцем рико омбре?

— О! Это интересная история! — Диего взмахнул руками, с воодушевлением произнес: — Однажды… — и умолк, выжидающе поглядывая на Хасинто.

Наверное, хотел, чтобы он сам спросил. А ему ничего не хотелось. Разве что спать или плакать. Но если нельзя сделать ни первого, ни второго, то лучше притвориться, будто разговор ему любопытен. Может, он хоть немного взбодрит.

— И что за история? Расскажите.

Диего снова оживился.

— Однажды наш сеньор гостил неподалеку от Овьедо, у какого-то своего вассала. Ну и в город, понятно, время от времени выезжал. Гонсало прослышал об этом, а он давно мечтал стать эскудеро, причем не у кого-то из идальгос, а, представляете, у рикос омбрес! Вот и повадился ходить к дону Иньиго: то в городе подловит, то на выезде из замка. Просил, значит, чтобы сеньор наш взял его в оруженосцы, а тот, конечно, отказывал. Ну а зачем ему простолюдин, если дети идальгос почтут за честь ему служить? Но Гонсало все равно ходил и ходил, и просил. Как-то раз сеньору это надоело, так он его хлыстом и отходил. Ну, да вы видели, — Диего наискось провел рукой по лицу — от виска до шеи.

— Так это дон Иньиго его так?

— Истинно! Причем не только по лицу, а вообще. Но после этого — представляете! — Гонсало снова явился. Отлежался сколько-то дней — и явился. А ведь жизнью рисковал! Сеньор и убить его мог… Но Гонсало все равно… — в голосе Диего прозвучали уважение, даже восхищение. Неудивительно. Хасинто, пусть и был измотан до равнодушия, а тоже оценил отчаянную храбрость простолюдина. — Вот после этого дон Иньиго и принял его клятву, — закончил юноша.

— Это весьма… благородно.

— Да, дон Иньиго такой. Нам с вами повезло, что мы его оруженосцы. — Диего потер одну ладонь о другую и принял серьезный вид. — Эх, заболтались мы, а ведь мне нужно все вам здесь показать. Идемте? Или… — он замялся. — Может, вы голодны? Наверное, вечером не до еды было, с утра тем более. Если что, не стесняйтесь, скажите, у нас весь день впереди.

В последний раз он и впрямь ел давно, а все-таки не голоден. Да и как можно думать о чреве, когда Марита мертва, а он стал оруженосцем, и его долг — служить, не взирая ни на что.

— Все хорошо. Я не голоден.

— Ну, как знаете. Просто мне показалось, что ночь у вас бессонной выдалась, я и подумал: может, после трапезы взбодритесь. А так я вас понимаю: я перед клятвой тоже почти не спал.

Ох, знал бы Диего, отчего Хасинто не спал на самом деле, и что клятва здесь ни при чем. Но юноше нельзя этого знать. И никому нельзя. Нужно быть немее могилы.

…той, в которой Марита покоится…

Проклятье! Хватит, хватит об этом думать! Иначе он не запомнит ничего, что Диего покажет.

— Я готов. Ведите, — сказал Хасинто и выдавил улыбку.

— Хорошо. Куда хотите пойти сначала? Конюшня, псарня? Или, может, в оружейню? Или к соколам?

— Все равно. Вам виднее.

— Хорошо. Тогда давайте сначала к птицам, тем более конюшню вы уже видели и псов-чертяк тоже.

Диего рассмеялся, а Хасинто еле стерпел, чтобы не зажать уши. Звуки — те, что громче обычной речи, — оглушали.

— Соколятня там. Идем.

Диего указал куда-то, но Хасинто не разглядел и просто поплелся за ним. Всю дорогу тот болтал, но смысл слов почти не доходил до сознания, а веселость юноши угнетала и раздражала. Вот бы он умолк! По крайней мере, пока не доведет до соколятни и не заговорит по делу. Тогда Хасинто будет слушать внимательно.

К большому деревянному строению, возвышающемуся на сваях, вела длинная лестница. Хасинто вслед за Диего поднялся по ней и оказался возле узкой двери. Она была еще и низкой. Пригнув головы, чтобы не удариться о притолоку, они вошли внутрь.

Слабо, но узнаваемо запахло птичьим пометом, под ногами зашуршал гравий. Вокруг звякали бубенчики, шелестели крылья. Как только глаза привыкли к сумраку, Хасинто осмотрел помещение. В противоположной стене виднелся зарешеченный проем, справа и слева от него сидели соколы, ястребы — одни в клетках, другие на жердях и поперечинах.

В самом просторном месте птичьего царства, привязанный длинной веревкой к перекладине, восседал король птиц орел. Огромный, черно-бурый, только на шее золотистые крапинки поблескивали, да на крыльях по белому пятну красовалось. На голову была надета рыжая кожаная шапочка, закрывающая глаза, а из-под нее выглядывал хищный крепкий клюв, будто сделанный из камня или стали. Если подобный по темечку либо виску ударит, так убить может.

— Какой красавец… — не удержался Хасинто. В соколятне родного замка таких великолепных птиц не водилось.

— Красавица, — поправил Диего. — Это она. Торменда зовут. Помню, когда ее только приручали…

— Так что здесь делать нужно? — Прерывать собеседника, конечно, невежливо, но иначе Диего так и будет болтать, не умолкая. Хасинто же не в том расположении духа, чтобы вести праздные беседы.

— Ну, здесь от нас с вами много не требуется… Птиц надо время от времени на охоту брать — иначе хватку потеряют, но это дело сокольничих. К нам они обращаются, только если сами не успевают, выносом тоже они занимаются. А нас обычно просят воду сменить, — он кивнул на прикопанные в пол кадки. — Или покормить кого. Но вы в первую пору все равно каждый день сюда заглядывайте. Ну, чтобы птицы вас запомнили, к руке вашей привыкли. Рукавицы, кстати, вот, — он указал на стену позади себя. Там и впрямь висели длинные, до локтя рукавицы из толстой кожи, а еще кожаные петли и шнуры. — Вы ведь умеете с птицами обходиться?