Игорь Пьянков - На линии [из жизни оренбургских казаков]

«…Почтенному Степенному Высокоместному и Великой особе родственнику моему хану Темиру, по засвидетельствовании моего почтения уведомляю, что слава тебе господь бог будучи на троне своем, приятелей своих угащивая, а врагов отвращая и ни в чем не имею никакого себе прискорбия и нужды. При сем да не останется скрытным, что храбрый Кубек-бей с начала прошлых времен между ордынцами есть почтенный человек, продолжающий служение свое великим державам и желающий в Орде между народа спокойствия и тишины и благоденствия, который по сие время не был у меня и равно не имел своего пребывания в улусах, ныне же быв у меня, прочитал молитву и объявил, что он прибыл уже к улусам своим назад тому с года три или четыре. Народ Джапбаской разделен на две части, в Орде киргизской умножилось несогласие, в тракте нарушилось спокойствие…

Ибо как вы в Киргиз-кайсацкой Орде есть великая особа, так ханы Арынгазы и Джума, будучи все трое большие ханы, но кроме вас троих не имеется более никого, сделайте между собою условие, и я, со стороны своей утвердив Кубек-бея ордынским почетным человеком, отправил для учинения вообще с благонадежными людьми советов о устроении в Орде порядка, а легкомысленных людей из среды народа удалить и народ Джапбаский соединить в одно место и дабы тем успокоить ордынцев и открыть спокойный тракт. О чем вам Кубек-бей будет изусно изъяснять…

«…Когда Бухарские купцы начали приходить для торговли караванами чрез Киргиз-кайсацкую Меньшую Орду к Оренбургу и Троицкой крепости, то под своз тюков с товарами нанимали верблюдов у киргизцев преимущественно Чиклинского рода, так как род сей против прочих издревне есть сильнейший и ближайший к Бухарии. За своз товаров платили по согласию без всякого ограничения. Потом, когда те караваны при проходе их степью приближались к другим родам киргизским, то султаны и старшины, даже сам бывший тогда хан Нурали, от бухарцев всегда получали в платеж пошлину за проход через их владения… В случае не платежа караваны подвергались и грабежу.

По доходившим жалобам и по последовавшим от Правительственного Сената и от Коллегии Иностранных Дел предписаниям, бывшее в здешнем крае начальство сколь ни старалось согласить хана к назначению одинаково постоянного платежа за наем верблюдов и пошлины за проход караванов и тем отвратить грабеж оных, но все употребляемые меры остались тщетными по неприклонению тех родоначальников и ордынцев к выдаче благонадежных аманатов в обеспечение безопасного прохода караванов.

Султан же Темир преимущественно пользуется получением пошлины потому, что он управляет частию киргизцев Чиклинского рода, между коими именуется ханом, посылает нарочных для встречи и препровождения следующих караванов.

Пограничная Комиссия полагала родоначальникам за благополучное препровождение бухарских и хивинских караванов чрез киргизские степи до границ Российских, получать с каждого верблюда самую умеренную плату во уважение древнего их заведения и потому более, что взыскивание пошлин не воспрещено и представленными при сем выписками из указов Правительственного Сената от 9 марта Государственной Коллегии иностранных дел от 16 июля 1760 г., 8 апреля 1763 г. и 7 ноября 1767 г. и 10-ю статьею правил Ханского Совета, Высочайше утвержденных в 31-й день мая 1806 года, но дабы киргизские родоначальники не смели покушаться на несоразмерные требования себе пошлин, сделать им строгое подтверждение, что ежели дойдет на них Пограничному начальству жалоба, то поступлено будет с ними по законам.

По положению же определительной меры взыскания с караванов и соглашению на то родоначальников Пограничная Комиссия приступать не находит возможным, так как плата получается не деньгами, а товаром.

«Милостливый государь

граф Карл Васильевич!

Бухарский хан Амир Хайдар прислал ко мне с караванным начальником Бекназаром Габулкаримовым письмо, в котором объявил жалобу на киргизских родоначальников, что взыскивают они с проходящих из Бухарин караванов непомерную пошлину, просил предоставить им получать ее по соглашению самих хозяев каравана. Вследствие сего подтвердив в Орде Киргиз-кайсацкой, чтобы никто не осмеливался чинить каких-либо притязаний караванам, а напротив того, чтобы каждый султан и старшина всеми мерами способствовал торговле и купцам оказывали в каждом случае вспоможение, уведомил я тогда же Бухарского владетеля о сем распоряжении моем, с тем чтобы и он с своей стороны не оставил доказать на деле преданность к государю императору и благоволил строго подтвердить подданным своим, дабы более не покупали в неволю у киргизцев Российских людей, похищенных ими коварным и злодейским образом».

Шихмейстер 14-го класса Тамарский, поднятый с постели запыхавшимся солдатом, едва не запустил в того сапогом.

— Нужда в вас. Требуют! Приказывали не жалеючи, хоть с-под земли, — тараторил прибежавший, волнуясь, что подпоручик не торопится вставать на строгое распоряжение. — Прикажете платье подавать?

— Пошел ты… Сам управлюсь, — вяло отмахнулся Тамарский. — Никифор?!

Вчера до расплывшейся по столу свечи писал он письмо. Первое после водворения в Илецкой Защите.

«…Болезнь несколько отпустила, и я решился пройтись до речушки. Стоя над обрывом, смотрел на баб, заложивших мостки бельем, трущих и бьющих его под охраной казаков. Эти — кто поил и чистил коня, кто так сидел на камушках, но во всем виделась привычная обыденность. Казакам и казачкам помоложе выходило вроде посиделок. Время от времени кто-нибудь весело смеялся. Право, я почувствовал жизнь.

Этот мирный быт перед дикими кочевниками ввел меня в рассуждения. Вот, думаю, стою на краю России, а нет чувства, что оканчивается здесь земля русская. Граница — но не та, что на западе. Линия она живая.

Очнувшись от размышлений, увидел, что смотрю на стоящих далеко вправо, казака и казачку. Она, забросив руки ему на грудь, прижалась щекой, будто сердце выслушивает. А он заведенной за спину рукой держит коня за уздечку, а второй заламывает шапку, чтобы волос выкручивался. Поверь, это достойно лучшей кисти! Признаюсь, взволновался тайной, исходящей от казачки…

Наконец стали подниматься от реки. Проходя мимо, казачка неожиданно открыто глянула, и нечто в ее глазах смутило меня. Я пишу «открыто» и «нечто» от скудости, от неуменья выразиться. Кажется, я хотел ей ответить, потом сделал неловкое движенье и покатился на гальках, под смех и шутки. Она не улыбнулась. Но пока я вставал, ушла к крепости, рядом со своим широкоплечим кавалером.