Элиф Шафак - Стамбульский бастард [litres]

Зелихе было ясно, что дочь сама знает, что выглядит довольно бесцветно, и девочке это как нож в сердце. Эх, если бы она только могла объяснить дочери, что к красоткам липнут, как правило, негодяи. Если бы только могла как-то донести до нее, что родиться не красавицей – большое везение. Так и мужчины, и женщины будут гораздо лучше к ней относиться, да и вся жизнь сложится гораздо, гораздо счастливее без этой, столь желанной сейчас внешней утонченности.

Так и не проронив ни слова, Зелиха подошла к комоду, подняла тапку, положила перед босыми ногами Асии воссоединенную пару и встала напротив мятежной дочери, а та сразу выпятила подбородок и расправила плечи, словно этакий несломленный военнопленный, который, может быть, и сложил оружие, но сохранил незапятнанной свою честь.

– Идем! – скомандовала тетушка Зелиха.

Мать и дочь молча проследовали в гостиную. На складном столе был уже накрыт завтрак. Вся злость и раздражение не помешали Асии заметить, что в таком преображенном виде стол идеально, как на картинке, сочетался с устилавшим пол огромным кирпичного цвета ковром, с затейливыми цветочными узорами и нарядной коралловой каймой.

Стол не уступал ковру в праздничном убранстве. Чего там только не было! Черные маслины, зеленые оливки с красным перцем, белый сыр, плетеный сыр, козий сыр, вареные яйца, медовые соты, сливки из буйволиного молока, домашнее абрикосовое повидло, домашнее малиновое варенье, фарфоровые мисочки с рублеными помидорами в оливковом масле. Из кухни вкусно пахло свежеиспеченным бореком: сплав брынзы, шпината и петрушки в тончайшем слоеном тесте.

На дальнем конце сидела Петит-Ma, девяноста шести лет от роду, и пила чай из чашечки, еще более прозрачной, чем она сама. У балконной двери висела клетка со щебечущей канарейкой. Старушка глядела на птичку очень внимательно и немного озадаченно, словно видела ее впервые в жизни. Возможно, так оно и было. С наступлением пятой стадии болезни Альцгеймера она стала путать даже самые знакомые лица и привычные вещи.

Вот, например, на прошлой неделе она уже заканчивала полуденную молитву, дошла до саджды: совершила земной поклон, коснулась лбом коврика и вдруг напрочь забыла, что надо делать дальше. Слова молитвы слились вдруг в цепочку букв и дружно уползли куда-то, как черная волосатая гусеница с бессчетным количеством ножек. Немного погодя гусеница остановилась, обернулась и помахала издалека, ее словно окружали стеклянные стены – ясно видно, но не достать. Растерянная и смущенная, Петит-Ма так и осталась сидеть лицом к кибле, словно приросла к коврику, с молитвенным платком на голове и четками в руках, неподвижно и молча, как изваяние. Потом кто-то из домашних заметил это, и ее подняли с пола.

Лежа на диване с подушками под головой, Петит-Ma спросила в смятении:

– А как же там дальше? Во время саджды надо произнести «субхана раббияль ала» как минимум три раза. Я так и сделала. Я три раза повторила: субхана раббияль ала, субхана раббияль ала, субхана раббияль ала, – твердила она словно в каком-то исступлении. – А потом как? Что дальше?

По воле случая рядом с ней в этот момент оказалась тетушка Зелиха. Она никогда не совершала намаз, да и вообще никакие религиозные обряды, и понятия не имела, о чем говорит бабушка. Но она искренне хотела помочь старушке хоть как-то облегчить ее мучение. Она взяла Коран и стала листать, пока не наткнулась на что-то, что могло прозвучать утешительно в таком аяте: «О те, которые уверовали! Когда призывают на намаз в пятничный день, то устремляйтесь к поминанию Аллаха и оставьте торговлю. Так будет лучше для вас, если бы вы только знали. Когда же намаз завершится, то разойдитесь по земле, ищите милость Аллаха и часто поминайте Его, – быть может, вы преуспеете».

– Что это значит? – заморгала Петит-Ma, окончательно растерявшись.

– Это значит, что так или иначе молитва завершена и тебе больше не нужно о ней думать. Здесь так написано. Давай, Петит-Ma, разойдись по земле и садись с нами за стол.

Это сработало. Петит-Ma перестала переживать из-за забытых слов и мирно отужинала. И все же подобное стало случаться с пугающей частотой. Она уходила в себя, стала очень тихой, а иногда путала простейшие вещи, не знала, где она, какой сейчас день недели и что за люди сидят с ней за столом. А бывало, и не подумаешь, что она больна, казалось, ум ее ясен, как только что отполированный хрусталь. Сегодня же было не понятно, пока еще не понятно.

– Доброе утро! – прокричала ей Асия.

Она уже умылась, почистила зубы и теперь сиреневыми тапками прошаркала к столу. Нагнувшись к старушке, чмокнула ее в обе щеки.

Петит-Ma всегда занимала особое место в сердце Асии, еще когда та была совсем маленькой. Не в пример остальным, не душила любовью, а просто любила. Никогда не доставала, не привязывалась по мелочам и не подкалывала. Она оберегала девочку, но очень ненавязчиво. Время от времени тайно подкладывала ей в карманы освященные молитвой зернышки пшеницы – от дурного глаза. В свободное от борьбы со сглазом время она больше всего любила посмеяться, и выходило у нее отлично, ну, пока болезнь не обострилась. Раньше они с Асией вечно смеялись вместе: Петит-Ma заливалась долгим мелодичным хохотком, Асия разражалась звучными взрывами смеха. А теперь Асия, конечно, очень переживала из-за состояния прабабушки, но, вынужденная отстаивать собственную независимость, уважала границы независимой страны беспамятства, куда та постепенно удалялась. И по мере того как старушка ускользала от них в какой-то свой мир, Асия чувствовала, что они становятся все ближе.

– Доброе утро, моя прекрасная правнучка! – ответила Петит-Ma, поражая всех ясностью своего сознания.

– О! – прощебетала, не оборачиваясь, сидевшая перед телевизором с пультом дистанционного управления тетушка Фериде. – Наша сердитая принцесса проснулась.

Голос у нее звучал вполне жизнерадостно, но немного театрально. Она с утра покрасила волосы и теперь была очень светлой, почти пепельной блондинкой. Асия уже знала, что такая решительная смена образа означает столь же резкую перемену настроения. Она пригляделась к тетушке Фериде, но особых симптомов помешательства не заметила, разве что восторг, с которым та, не в силах оторваться от экрана, глядела, как феерически бездарная поп-певица вертится в фантастически нелепом танце.

– Ты давай приготовься, помнишь, сегодня ведь наша гостья приезжает, – сказала тетушка Бану, внося в гостиную блюдо со свежеиспеченными бореками. Было видно, как она предвкушает свою ежедневную порцию углеводов.

Асия попыталась отпихнуть Султана Пятого от маленького капающего краника, налила себе чая из дымящего самовара и мрачно спросила: