Элиф Шафак - Стамбульский бастард [litres]

А когда он вдруг совершенно неожиданно умер, как это из поколения в поколение случалось с мужчинами в роду Казанчи, Петит-Ma впервые в жизни поверила в дурной глаз. Она была убеждена, что это злые взгляды окружающих проникли сквозь стены их безмятежного дома и убили ее мужа.

Сегодня она едва ли помнила все это. И когда ее тоненькие морщинистые пальцы нежно касались клавиш старого пианино, дни, прожитые с Резой Селимом Казанчи, мелькали где-то вдалеке, словно обманчивый свет старого маяка, только сбивающий ее с курса среди бурных вод «альцгеймера».

В недавно отремонтированной квартире с видом на Галатскую башню, в квартале, где улицы никогда не спали, а булыжники хранили множество тайн, в лучах заката, отраженного в окнах обветшалых домов, под крики чаек Асия Казанчи сидела на диване, неподвижная и голая, словно статуэтка, впитавшая талант художника, изваявшего ее из глыбы мрамора. Душа ее уносилась в мир грез, а только что втянутый густой дым змеился внутри, обжигая легкие и веселя сердце, пока она не выдохнула его, медленно и неохотно.

– О чем задумалась, любимая?

– Я занята разработкой восьмого параграфа своего Личного нигилистического манифеста, – ответила Асия, приоткрыв затуманенные глаза.

Параграф 8. Если между твоей личностью и обществом простирается глубокая пропасть, через которую переброшен лишь шаткий мостик, то можно сразу сжечь его и спокойно пребывать на той стороне, где осталась личность; разве что тебя интересует сама пропасть.

Асия еще раз затянулась и задержала в легких дым.

– Давай я сделаю тебе паровозик, – сказал Карикатурист-Пьяница, принимая у нее косяк.

Он наклонился, прижался волосатой грудью к ее груди, а она разинула рот, как голодный слепой птенец. Он выдохнул дым прямо ей в рот, а она вдохнула его жадно, словно, измученная жаждой, сделала долгожданный глоток воды.

Параграф 9. Если бездна внутри зачаровывает тебя больше, чем мир снаружи, вполне можно провалиться в эту бездну, провалиться в себя.

Они проделывали это снова и снова: он выдыхал дым ей в рот, она вдыхала все, до последнего колечка.

– Ну вот, держу пари, тебе полегчало, – проворковал Карикатурист-Пьяница, а на лице у него было написано, что он хочет еще. – Нет лекарства лучше, чем хороший трах и забористый косяк.

Асия прикусила язык и не стала ему возражать. Вместо этого она наклонилась к открытому окну и протянула руки, словно собиралась обнять весь город, во всем его хаосе и великолепии.

Он же тем временем развивал свою мысль:

– Смотри, люди чаще всего переоценивают дерьмовый трах и недооценивают классное…

– Дерьмо… – подсказала Асия.

Карикатурист-Пьяница одобрительно закивал и встал. Шелковые трусы не скрывали намечавшееся пивное брюшко. Он лениво проковылял к проигрывателю и поставил диск Джонни Кэша. Зазвучала одна из ее любимых песен – «Hurt». Поблескивая глазами, он пошел обратно, покачиваясь в такт первым аккордам: «Я поранил себя сегодня, чтобы что-то почувствовать…»

Асия поморщилась, словно ее укололи невидимой иголкой.

– Так жалко…

– Что жалко, милая?

Она уставилась на него страдальческим взглядом широко раскрытых глаз, которые, казалось, должны были принадлежать человеку по крайней мере раза в три старше.

– Полный отстой, – простонала она. – Все эти менеджеры и организаторы, или как они там называются, устраивают европейские туры, или азиатские туры, или все эти туры «ура-перестройка-Советский Союз»… Но мы, стамбульские меломаны, не попадаем в эти географические границы, мы словно проваливаемся в трещины на карте. Знаешь, все дело в геостратегическом положении Стамбула, из-за него у нас и проходит так мало концертов.

– Да уж, нам надо всем встать в ряд на Босфорском мосту и дуть, дуть изо всех сил, чтобы немножко сдвинуть этот город на запад. А если не получится, будем дуть в другую сторону, попробуем взять курс на восток. – Он хохотнул. – Нехорошо болтаться посредине. В международной политике двусмысленное положение не котируется.

Но Асия не слышала его: витала где-то высоко в облаках. Она закурила еще косяк, затянулась запекшимися губами. И глубоко вдохнула безразличие, чтобы не замечать ни его пальцев на своей коже, ни его языка у себя во рту.

– Ну почему было никак не связаться с Джонни Кэшем, пока он был жив… Понимаешь, чувак просто должен был приехать в Стамбул! А так он умер и даже не узнал, какие у него здесь преданные фанаты.

Карикатурист-Пьяница расплылся в ласковой улыбке. Он поцеловал родинку на щеке Асии, нежно погладил шею. Его руки скользнули вниз, и он обхватил ее пышные груди. Поцелуй был дерзкий, неторопливый, но жесткий, почти яростный.

Глядя на нее мерцающими глазами, он спросил:

– Когда теперь встретимся?

– Когда столкнемся в кафе «Кундера», надо полагать, – фыркнула Асия, отстраняясь.

Но он только придвинулся ближе:

– Нет, здесь, в моем доме?

– Ты хочешь сказать, в твоем борделе? – яростно бросила Асия, больше не пытаясь сдерживаться. – Мы же оба прекрасно знаем, что это не твой дом. Твой дом там, где ты уже столько лет живешь с женой. А здесь – твой тайный уголок, куда ты приходишь бухать и трахаться, чтобы жена на узнала. Приводишь сюда телочек – чем моложе, глупее и пьянее, тем лучше.

Карикатурист-Пьяница со вздохом потянулся к стакану ракии и одним глотком выпил половину. Лицо его исказилось таким глубоким страданием, что Асия на секунду испугалась, что он сейчас закричит или заплачет. Она не понимала, как можно сохранять спокойствие, когда тебе так больно.

Но он только произнес каким-то усталым стариковским голосом:

– Иногда ты бываешь так жестока.

В комнате воцарилась жутковатая тишина, только с улицы доносились крики игравших в футбол детей. Судя по громким воплям, кто-то из игроков только что получил красную карточку, и ребята из его команды препирались с судьей.

– Знаешь, Асия, в тебе есть что-то такое темное, – прозвучал, словно издалека, голос Карикатуриста-Пьяницы. – С виду и не скажешь, у тебя же такое милое личико. Но оно есть. У тебя неисчерпаемый потенциал для разрушения.

– Но я же никого не разрушаю, – попробовала защищаться Асия. – Я просто хочу свободы, хочу быть собой… Ну почему меня не оставят в покое?

– Чтобы ты погубила себя еще раньше и еще быстрее? Тебя тянет к саморазрушению, как мотылька к свечке… – (У Асии вырвался нервный смешок.) – Если ты пьешь, то до потери пульса, если что-то критикуешь, то сразу разносишь в пух и прах, если падаешь, то уж катишься вниз на самое дно. Право, я не знаю, как к тебе подступиться. В тебе столько ярости, детка…

– Наверное, оттого, что я безотцовщина, – заметила Асия и снова затянулась. – Я даже не знаю, кто мой отец. Я не спрашиваю, мне не говорят. Иногда мать на меня так смотрит, что я думаю, она узнаёт его в моих чертах, но никогда ничего не говорит. Мы все притворяемся, что отцов вообще не бывает, есть только Отец с большой буквы. Зачем отец, когда на небесах есть Аллах, Он за нами и присматривает. Мы ведь все Его дети, не правда ли? Только не думай, мать на все это не ведется. Уж поверь, я не встречала женщину циничнее. В этом-то и беда. Мы с ней так похожи и так далеки друг от друга.