Элиф Шафак - Стамбульский бастард [litres]

Но сейчас, когда эта тема снова всплыла, все дружно обернулись к старушке, чтобы проверить, следит ли она за разговором.

Почувствовав себя в центре всеобщего внимания, Петит-Ma подняла голову и с любопытством поглядела на родных, не переставая сосредоточенно жевать кусок суджука. Она молча проглотила его и в тот самый миг, когда все подумали, что она снова погружается в какой-то свой мир, поразила всех ясностью ума.

– Асия, дорогая, я погадаю тебе на свинце и разрушу все злые чары, что сплел вокруг тебя чей-то дурной глаз.

– Спасибо, Петит-Ma, – улыбнулась та.

Когда Асия была маленькой, Петит-Ma часто лила расплавленный свинец, чтобы отогнать от нее дурной глаз. На самом деле Асия была таким слабеньким ребенком, что, казалось, нужно было придать ей какой-то импульс на всю предстоящую жизнь. Она почему-то часто спотыкалась и падала лицом вниз, всякий раз разбивая губу. В этом винили не неловкие детские ножки, а дурной глаз и отправляли ее к Петит-Ma. Поначалу обряд был для Асии чем-то вроде веселой, захватывающей и весьма приятной игры, к тому же ей было лестно всеобщее внимание. Она помнила, сколько удовольствия доставляли ей эти сверхъестественные штучки, ведь в ту пору она еще верила если не в колдовство, то хотя бы в то, что ее родные могут управлять судьбой. Ей нравился обряд во всех деталях: она сидела, скрестив ноги, на самом красивом ковре, а над ней держали одеяло, создавая уютный и укромный шатер, вокруг читали молитвы, а потом раздавалось шипение или даже что-то вроде визга. Это Петит-Ma лила расплавленный свинец в кастрюлю с водой, приговаривая заклинания. Свинец быстро застывал, принимая самые причудливые формы. Если в округе действительно имелся дурной глаз, он всегда выдавал себя – в свинце появлялось что-то вроде глазка. И не было случая, чтобы он не появился.

Асия с самого детства видела, как тетушка Бану гадает на кофейной гуще, а Петит-Ma отводит дурной глаз, однако все равно со временем унаследовала скептический агностицизм матери. Она поняла, что в конечном итоге это лишь вопрос интерпретации. Хочешь найти пурпурных единорогов – скоро начнешь видеть их на каждом шагу. Сходным образом при гадании: если и было какое-то соответствие между материалом, будь то кофейная гуща или расплавленный свинец, и его толкованием, то оно отнюдь не глубоко и подобно связи между пустыней и взошедшей над песками луной. Пустыня служила луне живописным фоном, но луна, очевидно, существовала сама по себе, независимо от пустыни. Так же и человеческий глаз видел в кусочке серого свинца нечто не сводимое к форме, которую принял застывший металл. Если смотреть усердно и долго, можно разглядеть даже пурпурного единорога.

Но теперь, раз уж Петит-Ma сама об этом вспомнила, Асия не стала возражать, несмотря на свой давний скептицизм. Она слишком любила Петит-Ma, чтобы отвергнуть такое предложение, и только пожала плечами: «Ну ладно». К тому же она была уверена, что старушка через пару минут все равно все забудет.

– После завтрака погадаешь мне на свинце, как раньше, – ласково сказала Асия.

В этот момент из ванной комнаты вышла Армануш, со следами бессонной ночи на осунувшемся лице и с отчаянием в глубине прекрасных глаз. Это была какая-то новая Армануш, не та, что прежде, отрешенная от мира и будто повзрослевшая. Она вошла в комнату медленными, осторожными шагами.

– Мы очень опечалены смертью твоей бабушки, – сказала после короткого молчания тетушка Зелиха. – Прими наши искреннейшие соболезнования.

– Спасибо, – ответила Армануш, не поднимая глаз.

Она села на пустой стул между Асией и тетушкой Бану. Асия налила ей чая, а тетушка Бану положила на тарелку яйца, сыр и домашнее абрикосовое варенье. Еще ей дали восьмой симит. Они оставались верны своей традиции и к воскресному завтраку неизменно покупали у разносчика восемь штук.

Но Армануш, равнодушно глядя на еду, рассеянно размешала чай, повернулась к тетушке Зелихе и спросила:

– Можно я с вами встречу маму в аэропорту?

– Разумеется, поедем вместе, – заверила ее тетушка Зелиха и перевела для тех, кто не понимал.

– Я тоже еду, – встряла бабушка Гульсум.

– Хорошо, мама, все поедем, – сказала тетушка Зелиха.

– И я! – выпалила Асия.

– Нет, милочка, ты останешься, – ответила тетушка Зелиха не допускающим возражений тоном. – Ты подождешь дома, тебе же будут гадать.

Асия возмущенно уставилась на мать. «Какого черта!» – говорил ее взгляд.

Почему ее всегда оставляют за бортом? Если в этом доме и был какой-то намек на демократию и свободу слова, то уж точно не для нее. Когда дело касалось Асии, здесь сразу воцарялся самый настоящий тоталитаризм.

У нее вырвался вздох, граничивший с отчаянием. А потом почему-то страшно захотелось поперчить еду, и она потянулась за керамическими снеговиками. Засомневалась было, кого из уродцев взять, но остановилась на женской особи – и в итоге пересолила остатки яичницы.

До конца завтрака Асия сидела с отрешенным, холодным видом.

Через некоторое время тетушка Бану встала и обратилась к ней жалостливым голосом:

– Милая, давай-ка мы тобой прошвырнемся по магазинам? Выйдем сразу после завтрака и через два часа вернемся. Развеемся немножко. Но сначала, – тетушка Бану вдруг оживилась, – идем на кухню, поможешь мне разлить ашуре по вазочкам.

Асия покорно кивнула.

«Какого черта! – думала она. – Какого черта!»

На кухне пахло, как в модном кафе в воскресный день после полудня. Пряный аромат корицы преобладал над всеми прочими запахами. Асия, взяв поварешку, принялась черпать ашуре из огромной кастрюли и разливать по стеклянным вазочкам, по полторы поварешки в каждую.

Интересно, почему тетушка Зелиха не захотела взять ее в аэропорт? Место в машине точно есть. Ей пришло в голову, что тетушка Зелиха старается не подпускать ее слишком близко к гостям. Асия заметила, что мать была не в восторге, узнав, что Мустафа возвращается домой после двадцатилетнего отсутствия.

– Помочь?

Обернувшись, она обнаружила, что за ней наблюдает Армануш.

– Конечно. Давай. Спасибо. – Асия передала ей миску колотого миндаля. – Посыпь, пожалуйста, каждую вазочку.

Минут десять они работали вместе, изредка обмениваясь краткими проникновенными фразами. Армануш вспоминала бабушку Шушан.

– Я ведь и затеяла все это, взяла и сама по себе поехала в Стамбул, потому что надеялась в бабушкином городе почувствовать наследие предков, понять, на чем стою. Думаю, я хотела познакомиться с турками, чтобы ощутить, каково это – быть армянкой. Вся поездка была попыткой приобщиться к бабушкиному прошлому. Я собиралась рассказать ей, как мы разыскивали ее дом. А теперь ее не стало… – Армануш расплакалась. – Мне даже не довелось повидаться с ней напоследок.