Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

«Все идет по плану», — подумала я, осмотрев собравшихся. Здесь были многие из тех, от кого зависело нужное мне решение.

Жена директора Гойе приветствовала меня, протянув ко мне руки.

— Мне нравится ваша шляпа, — прошептала она. — Творение Лолы? Я сразу поняла. Обожаю эти гигантские шелковые цветы. — Общаясь с ней, я не забывала о важности самого директора в процессе достижения моих целей. Могущественный Гойе был горячим противником Бонапарта. И постепенно мне удалось его смягчить.

После необходимого обмена любезностями я подошла к группе, собравшейся у игорного стола. Игральные кости у меня в ладонях казались гладкими и послушными. Я выиграла более двухсот франков, когда услышала голос Барраса:

— Вы только посмотрите, кто пришел!

Я оглянулась в сторону двойных дверей. Там, не представленный, стоял министр полиции — мой друг и шпион, гражданин Фуше.

Он направился прямо ко мне.

— Гражданин Фуше, как я рада вас видеть! — В выражении его лица я заметила нечто тревожное.

— Могу я поговорить с вами наедине, гражданка?

Не успели мы дойти до прихожей, как он вручил мне листок бумаги. Я повертела его в руках.

— Что это? Не понимаю…

— Это прислано вашим сыном. По семафору. [114] Сообщение, передававшееся от одной наблюдательной точки к другой с помощью флагов.

— Неужели от Эжена?

Директор Гойе сидел за вистом, забыв обо всем и сосредоточившись на картах. За его столом царило напряженное молчание.

Я наклонилась и шепнула ему на ухо:

— Директор, вы должны знать, что Бонапарт вернулся. Он на юге.

Гойе отложил карты.

— Простите! Я на минутку, граждане, — сказал он своим гостям и, подав знак Баррасу, торопливо вывел меня из комнаты.

— Директор Баррас, с юридической точки зрения генерал Бонапарт покинул свою армию. — Директор Гойе скрестил руки на груди, словно приготовившись отразить удар невидимой силы. — Я спрашиваю вас по чести: как мы можем не арестовать его?

— Арестуйте Бонапарта — и весь народ, я гарантирую, восстанет против нас, — ответил Баррас.

Я встала.

— Директора Гойе и Баррас, пожалуйста, простите меня. Я должна идти…

Они оба так на меня взглянули, будто только сейчас вспомнили о моем присутствии.

— Я попытаюсь встретить Бонапарта по дороге, прежде чем он окажется в Париже!

Прежде, чем он встретится со своими братьями…

— Сейчас? — удивленно спросил директор Гойе.

— Но на дорогах небезопасно! — воскликнула его жена. — И такой ужасный холод!

— И туман, — добавил Баррас.

Исполненная радости и страха, я лихорадочно соображала, что предпринять. Действительно, туман был густым, слишком густым для поездки, особенно ночью.

— Выеду, когда рассветет.

— В этой вашей маленькой карете?

Директор Гойе потянул за шнурок звонка. Почесывая ухо, вошел его лакей.

— Скажи Филиппу, пусть готовит правительственную карету. — Предупреждая возражения, Гойе поднял руку: — Я настаиваю. К тому же она удобна тем, что ее можно превратить в спальню, — усмехнулся он, глядя на Барраса.

Мой собственный слуга встретил меня на пороге с фонарем, бросавшим призрачный отсвет на дорогу.

— Генерал Бонапарт вернулся! — прокричал ему кучер, прежде чем я успела что-то сказать.

Гонтье смотрел на меня, не понимая. Порыв холодного ветра внес в прихожую опавшие листья.

— Генерал Бонапарт вернулся из Египта? — спросил Гонтье, закрывая дверь.

Я кивнула:

— Он на юге. Эжен прислал сообщение по семафору.

Гортензия вышла к нам со свечой, под красной шерстяной шалью поверх ночного платья.

— Что происходит? — спросила она, широко зевая.

— Генерал Бонапарт вернулся! — воскликнул Гонтье.

— А с ним и Эжен! — потеряв самообладание, вскрикнула я.

Гортензия поставила свою свечу на столик.

— Прекрасная новость!

— Они высадились на юге два дня тому назад и уже на пути в Париж. Я выезжаю им навстречу.

«Захватить белье, провизию, одеяла», — составляла я мысленный список. Как бы чего не забыть!

— Я тоже еду, — сказала Гортензия, щелкая зубами: в прихожей было холодно.

Это стоило обдумать.

— Милая, ты же простужена!

— Мне уже лучше.

— Поедем без остановок, — предупредила я ее. — Даже спать я буду в карете.

— Это неважно.

Золотистые кудри обрамляли лицо ангела с голубыми глазами; как ей откажешь?

Бонапарт любил Гортензию, ее присутствие могло смягчить нашу встречу.

— Наденешь меховой чепец.

— Все что угодно!

Хм, даже так?

Было еще темно, когда огромная правительственная карета, запряженная четверкой сильных лошадей, грохоча, съехала на узкую дорожку, ведшую к дому. Собраться было делом недолгим: мы взяли обогреватель на углях, пуховые подушки, меховые покрывала, подкладные судна, необходимые снадобья (настойку опия от моих нервов и от боли в спине; нашатырный спирт и гасконскую пудру от простуды — для Гортензии). Кроме того, прихватили с собой огромную корзину провизии: хлеб, сваренные вкрутую яйца, конфеты для Гортензии, вино и бренди для нас обеих. Солнце только начинало всходить, когда мы наконец отправились в путь. Громоздкая карета дважды чиркнула по ограде сада. Я помахала привратнику, зевавшему у двери своей хибарки. В тот момент мне казалось, что надеждам суждено сбыться.

Карета, покачиваясь, понеслась на юг. Я думала, мы поспим в дороге, но об этом не могло быть и речи. Гортензия была сама не своя от радостного возбуждения. Ее любимый брат жив, цел и возвращается домой! А я? Мне предстояло встретить супруга.

15 октября (вроде бы), Осер

Мы ненадолго остановились на почтовой станции в Осере. Из-за поломки тележной оси нам потребовалась комната. Узнавая о возвращении Бонапарта, люди повсеместно принимались ликовать. По всей дороге до Парижа в его честь строились триумфальные арки. Взрослые и дети часами стояли вдоль дороги в надежде увидеть его проезд. Прошлой ночью огни факелов складывались в волшебную картину.

— Дорога на небеса… — сказала пораженная зрелищем Гортензия.

Происходящее было сродни безумию. Где бы мы ни останавливались, нас окружала толпа, люди кричали:

— Это правда? Спаситель едет?

Сначала мне послышалось, что они называют Бонапарта «строителем».

— Простите, я не поняла… — повернулась я к стоявшему рядом сапожнику.

— Спаситель! — воскликнул тот. — Наш спаситель.

16 октября, Шалон-на-Соне, рассвет

Мы разминулись! Из Лиона Бонапарт выехал по дороге Бурбонов — на запад через Невер; за ним следовали и братья.

— Ах, они доберутся туда первыми! — вскричала Гортензия, словно мы играли в догонялки.

— Обратно в Париж! — велела я кучеру. — И поскорее.

19 октября, около полудня, Париж

Было уже за полночь, когда наша карета подъехала к воротам моего имения. От лошадей шел пар. В домике привратника горел свет, освещая спящих нищих. Кучер спрыгнул на землю и застучал в дверь: