Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

— Сколько? — со смехом спросила я.

Пятьдесят франков — боже мой!

В тот же день, сорок минут до полуночи

Перечитываю раз за разом записку шпиона, раздумываю над ней. Можно ли верить написанному? Можно ли позволить себе не верить?

4 мая, по-прежнему в Мальмезоне (вернемся в Париж наутро)

Старый Гонтье, мой слуга и мастер на все руки, сообщил мне около часу дня, что каменщики ушли и камин наконец закончен.

«Наконец-то!» — подумала я. Каменная пыль сводила меня с ума.

— Но Агата просит зайти посмотреть, — сказал Гонтье. — Хочет показать вам что-то.

Камин выглядел превосходно, хотя горничной пришлось потрудиться, убирая пыль.

— Ты хотела что-то показать мне, Агата?

Она поднялась с колен и вытерла руки о грязный фартук.

— Вот это. — Она указала на табакерку, лежавшую на письменном столе.

Я узнала замысловатые перламутровые инкрустации в римском орнаменте.

— Это Бонапарта.

— Но у табакерки первого консула уголок отколот.

Она была права. Все пожитки Бонапарта так или иначе повреждены.

— Ну, наверное, кто-то забыл здесь, — предположила я, ощущая тяжесть табакерки. Но почему точная копия? — Агата, ты не могла бы попросить конюха послать за Фуше? — попросила я, осторожно ставя табакерку на прежнее место.

— За министром полиции?

Я утвердительно кивнула. За моим старым другом — человеком, который знает все.

— Это яд, — констатировал Фуше, открыв табакерку длинным желтым ногтем большого пальца. — Вдыхание приведет к смерти в течение одного полного оборота минутной стрелки.

Яд! Я села и открыла веер. Если бы не опасения Агаты, не ее зоркий глаз…

— Вы уверены, Фуше? — Неужели убийцы среди нас, в доме? Может быть, каменщики?.. А я-то их подкармливала, интересовалась их жизнью.

— Кто-то взял на себя труд изготовить копию. — Фуше провел пальцем по перламутровой вставке. — Надо немедленно известить первого консула.

— Он уже здесь, — сказала я, заслышав дробь копыт. Только Бонапарт въезжает в ворота галопом: не умеет ездить иначе.

— Яд в моей табакерке? — насмешливо поморщился Бонапарт.

— Это не ваша, Бонапарт, — объяснила я. — Однако очень на нее похожа.

— Отменно сработано. Кто автор?

— Похоже, кто-то из каменщиков, — предположил Фуше.

— Но зачем?

— Есть несколько вариантов, первый консул. Революционеры жаждут хаоса, а роялисты — восстановления монархии. Экстремистам всех сортов вы нужны мертвым. Это, можно сказать, плата за известность.

— Похоже на табак. — Бонапарт хотел взять понюшку, но я перехватила уже занесенную руку. — Меня так просто не убьешь! — сказал он со смехом.

— Бонапарт, вам более нельзя ездить в одиночку, — вперила я в него строгий взгляд. — С вами обязательно должен кто-то быть. Безотлучно охранники, и…

— Да бросьте! — вскипел Бонапарт.

— Первый консул, при всем уважении, я прошу вас прислушаться, — сказал Фуше. — Минимальные предосторожности успокоили бы вашу жену. Почему-то вы нужны ей живым.

— Я не позволю носиться с собой, как с беспомощным недоумком!

— Не волнуйтесь, — уже уезжая, утешил меня Фуше. — Мы его защитим. Надо только, чтобы он об этом не знал.

5 мая 1800 года, без четверти полночь, дворец Тюильри

Едва мы с Бонапартом вернулись из оперы, как доложили о приезде его брата и сестры.

— Жозефу надо срочно переговорить с тобой до твоего отъезда, — сообщила Каролина. Старший брат Бонапарта Жозеф, одетый в бледно-желтую парчу, стоял у нее за спиной.

— До моего отъезда куда? — спросил Бонапарт.

— В Италию, — ответила Каролина и предложила братьям табакерку, а затем сама взяла понюшку. Нюхательный табак якобы помогает ей от расстройства желудка, которое донимало ее весь первый месяц беременности.

— Кто вам сказал, что я уезжаю? — поинтересовался Бонапарт. — Этого никто не должен знать.

— Нам необходимо знать, что случится, если тебя вдруг убьют, — сказала Каролина, отказавшись от моего приглашения присесть. Жозеф же сел, зажав ладони между коленями.

— Меня положат в гроб, — спокойно ответил Бонапарт, потянулся за ножом для бумаг и вскрыл конверт.

— Дело нешуточное, Наполеон! Кто будет тогда управлять страной? — Каролина стала расхаживать по комнате с заложенными за спину руками, как часто делает сам Бонапарт. Ее размашистые движения не соответствовали наряду — газовому платью, обильно украшенному бантами и искусственными цветами.

— В соответствии с конституцией, второй консул, — объяснил Бонапарт, отрываясь от письма, которое уже начал читать.

— Камбасерес? — не скрывая отвращения, спросил Жозеф.

— Это было бы интересным примером для нации, — усмехнулась Каролина. — Вообразите во главе Французской республики человека, который утверждает, что страной лучше всего управлять за хорошими обедами. Да его страсти распространяются лишь на еду, дорогое вино и молодых людей.

— Второй консул Камбасерес — очень способный человек!

Бонапарт скомкал письмо и бросил в пламя камина.

Позвонив, я вызвала дворецкого, чтобы принес легкие закуски.

— Ваш преемник должен быть из нашего клана, — заявила Каролина, расправляя плечи.

— А я в нем — старший, — сказал Жозеф, почесывая кончик носа.

Бонапарт посмотрел на брата и засмеялся.

— Хочешь заполучить мою работу, Жозеф? Ты даже не представляешь, какова она. Тебе придется вставать до одиннадцати часов. Может, даже придется поработать денёк-другой.

— Это наше право! — воскликнула Каролина, сверкая глазами. Ее щеки порозовели, как у херувимов на картине.

— Мое право, — поправил ее Жозеф.

— Французская республика — не родовая вотчина! — взорвался Бонапарт.

Ко времени, когда дворецкий принес поднос с вином и сладостями, возмущенные гости уже удалились. Господи боже!

6.30 утра (холодно)

Бонапарт уехал до рассвета.

— Вернусь через месяц, обещаю, — сказал он, натягивая на консульский мундир шубу.

— Пожалуйста, возьмите меня с собой! Сундук уже уложен!

— Вы нужны мне в Париже, Жозефина. Не обращайте внимания на слухи — действуйте так, будто все идет хорошо.

— Даже если я узнаю, что?.. — осторожно спросила я.

— Даже если услышите, что я разбит или мертв. Даже если придет весть, что ваш сын…

Нет! В ужасе я прижала ладонь к губам.

— Публика станет ловить каждое ваше слово. Вне зависимости от того, что пишут в газетах, люди решат, что вам лучше знать. Всегда говорите им, что я победил.

— Но что если слухи будут верны?

— Я не собираюсь оказаться побежденным. Ведь у меня есть вы, не так ли? Мой ангел-хранитель, — нежно поцеловал он меня. Бонапарт приписывает таким поцелуям способность приносить удачу.