Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

— Конечно.

— Тогда повторяйте за мной: «Принимаю все с любовью, прощением и великодушием».

Я послушно повторила, заставив Терезу рассмеяться:

— И без скрежета зубовного!

Без даты

Заказала еще три шляпы, два платья, семь пар туфель, пять пар шелковых чулок, две шали, ожерелье из рубинов и жемчуга.

14 июля, День взятия Бастилии, почти полночь

Я уже собиралась выехать на празднество, когда, вернувшись из Милана, прискакал Эжен.

— У тебя получилось! — обняла я сына. От него пахло лошадьми и дымом походных костров.

— Ох, мама!

— Что такое? — встревоженно переспросила я.

— Нет, ничего. Дело в тебе. Ты выглядишь… чудесно!

Эжен и его егеря сопровождали нас с Бонапартом к Национальному дому инвалидов. Когда мы въехали в ворота Марсовых полей, вокруг было море лиц, нас приветствовали оглушительным криком.

Внутри душно, яблоку негде упасть. Когда Эжен показывал народу захваченные вражеские знамена, я была тронута до слез. Затем пела мадемуазель Ла Грассини; под сводами звучал ее, должна признать, божественный голос. Но с еще большим удовольствием я отметила ее двойной подбородок и чрезмерное использование испанских румян.

9 августа, очень жарко

Вечером в салоне ко мне бочком подкрался Фуше.

— Нет, не говорите, — сказала я. Сердце у меня в груди колотилось. — Я не могу это слушать!

— Успокойтесь, мадам Бонапарт. Я просто хотел сообщить вам, что Ла Грассини недовольна вашим мужем.

— О, слава богу! Я уж решила, на жизнь Бонапарта снова покушались. — В каждой тени мне мерещился человек с кинжалом, малейший шорох подтверждал мои страхи. — Так что вы сказали насчет Ла Грассини?

— Вчера вечером в салоне министра иностранных дел она жаловалась на первого консула.

— Вы были у Талейрана? — Они же заклятые враги!

— Мне донесли мои люди. За вистом Ла Грассини поведала собравшимся, что в постели первый консул ее не удовлетворяет. — Последнее слово Фуше произнес с неподобающим удовольствием.

— Ну, меня ваша новость нисколько не утешила.

Да как она посмела!

10 октября, очень поздно, Париж

Вернувшись вечером из оперы, мы с Бонапартом застали у себя в Желтом салоне Фуше, министр полиции выглядел озабоченным. Во время спектакля, на котором мы были, возникла какая-то суматоха. Как теперь выяснилось, были задержаны вооруженные кинжалами и пистолетами заговорщики, — те намеревались убить Бонапарта.

Я подобрала шлейф и села на краешек стула.

— Убийцы?

Еще сильнее потрясло меня то, что Бонапарт уже несколько недель знал о готовящемся покушении, но не сообщил о нем Фуше, считая, что сам сможет вывести заговорщиков на чистую воду.

— Бонапарт, вы знали, что эти люди будут в опере?

Я была потрясена — и злилась. Как можно быть таким легкомысленным? Он подвергал риску не только себя, но и меня!

— Ваш муж, — подлил масла в огонь Фуше, — устроил так, что убийцам предоставили деньги, необходимые для воплощения их плана. Представляете ли вы, первый консул, насколько близки были сегодня к смерти?

Слова Фуше привели меня в трепет. Бонапарт же принял сказанное в штыки:

— Все вышло, как и планировалось, министр Фуше. — Бонапарт расхаживал по салону под хрустальной люстрой. — Я сыт по горло намерениями революционеров меня свергнуть, поэтому решил действовать на упреждение. Этот эпизод доказывает лишь то, что в городе происходит много такого, о чем вы и не подозреваете.

— При всем уважении, первый консул, позвольте возразить. Мне очень многое известно, — возмутился Фуше. — Знаю, например, что некий человек в шубе регулярно покидает дворец, садится в наемный фиакр и едет на улицу Комартен, дом семьсот шестьдесят два: в комнаты, которые снял для прославленной итальянской певицы. Вскоре этот «некто» выходит и возвращается во дворец. А через час после его ухода высокий молодой человек, скрипач, входит в жилище предприимчивой Грассини, которая…

— Убирайтесь! — Бонапарт пнул горящее в камине полено.

Я вышла проводить Фуше в прихожую:

— Как вы можете так поступать по отношению к нему?

— Преданность имеет много масок. Первый консул подвергает себя опасности.

— Вот как? Унижая его, вы просто исполняете свой долг?

Я резко повернулась на каблуках; меня всю трясло.

Бонапарт сидел на кровати, самостоятельно расшнуровывая сапоги.

— Можем притвориться, что меня при этой сцене не было, — предложила я, усаживаясь перед камином.

— Точно так же, как вы делали вид, что не знаете о моем романе, Жозефина?

Я взяла иглу для вышивания и проверила цвет нитки: ей надлежало быть светло-голубой, как летнее небо. Рука у меня дрожала.

— Да. — Я отложила иголку. — Пожалуйста, Бонапарт, встаньте и ходите по комнате, как вы обычно делаете. Мне не нравится, когда вы так неподвижны.

— Мне удивительно, что вы не сердитесь.

— Я сердилась. Но сейчас я злюсь не на вас, а на нее.

Синьорина Грассини не только соблазнила моего мужа. Хуже того, она наставила ему рога!

— Каким же глупцом я был…

Отложив пяльцы, я подошла к нему.

— Не злитесь на Фуше, — попросила я, взяв Бонапарта за руки: мягкие женственные руки, которыми он так гордился. — Он говорил из преданности вам.

— Вы знаете, как сильно я люблю вас, Жозефина?

В его серых глазах отражалось пламя камина.

Потом, уже лежа в его объятиях, я воспользовалась его благодарностью, чтобы убедить принять меры предосторожности от вероятных в будущем нападений. И добилась обещания больше не пытаться ловить убийц самостоятельно. Бонапарт согласился с неохотой.

— Вы слишком сильно меня любите, — посетовал он.

3 сентября 1801 года

Младший брат Бонапарта Луи стал приезжать к нам вечерами. Он читает нам вслух «Ночные мысли» Юнга. Гортензия в это время делает наброски, я сижу за вышиванием, Бонапарт же, разумеется, занят работой у себя в кабинете. Луи время от времени отрывается от книги и смотрит на Гортензию, рисующую углем свой автопортрет.

Интересно…

5 сентября, ближе к вечеру

Мыслимо ли, что Луи влюблен в Гортензию? Вчера вечером он, Бонапарт и я вели приятный разговор о немецкой литературе, когда в комнату вошла Гортензия. Луи вдруг умолк. Никакие уговоры с нашей стороны не смогли побудить зардевшегося молодого человека продолжить беседу.

«Молчун!» — поддразнила Луи Гортензия, словно не замечая, какое впечатление производит на него.

Вскоре после двух часов ночи, не могу уснуть

Почему я раньше не рассматривала Луи в качестве жениха? Ему двадцать четыре года (возраст подходящий), он серьезен, недурен собой, умен, образован, начитан.

Со времени падения с лошади в Италии его здоровье вызывает опасения — правой рукой он пользуется со все большим трудом, но это, несомненно, излечимо. Порой Луи бывает мрачноват, но неизменно добр (обожает свою дворнягу). Благородные черты лица, высокий рост… Отличные зубы, в конце концов.