Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

26 декабря, раннее утро

Что-то в выражении лица Каролины во время вчерашнего разговора меня смутило. На всякий случай я попросила Мими поговорить с ее соглядатаем.

— Я бы и так его порасспрашивала, — усмехнулась Мими.

Без даты

Утром Мими положила передо мной записку.

— От племянника Гонтье? — я сразу узнала этот корявый почерк.

— Тут не очень приятное, — предостерегла меня Мими.

Я сунула записку в рукав. И вот что потом прочитала:

«Севодня вечером мадам Каролина сказала своему брату Луи, что он не должен женица на старухиной дочке. Луи ответил, что все равно женица. Мадам Каролина разбила 5 тарелок, так ана зла».

Она зла, а я — в ярости. У меня руки трясутся, когда я это пишу.

29 декабря

И вот вопреки противодействию сплетням и подозрениям приближается свадьба Гортензии Богарне (дочери «старухи») и Луи Бонапарта. Брачный контракт будет подписан первого января — всего через три дня. Церемония бракосочетания состоится на следующий день. Свадебное платье почти готово; Леруа превзошел сам себя.

Воскресенье, 3 января 1802 года

Контракт подписан; по крайней мере, это испытание позади. Да, испытание! Мать Бонапарта все время хмурилась, Каролина и Жозеф лицемерно улыбались. Несмотря на решение не плакать, я разрыдалась, что огорчило жениха. Только Гортензия казалась невозмутимой (и несколько отстраненной).

После подписания Бонапарт подарил Гортензии потрясающее ожерелье, заказанное специально для нее.

— Спасибо, — поблагодарила она без особых эмоций. Кажется, Гортензия твердо решила не улыбаться ни при каких обстоятельствах.

4 января, в начале девятого утром

Проснулась на рассвете и уже немало успела: утвердила меню, договорилась с Леруа о последней переделке роскошного свадебного платья Гортензии (это будет сюрприз), послала письмо к кардиналу Капрара с просьбой после гражданской церемонии отслужить религиозную в маленьком доме на улице Виктуар.

Откровенно говоря, я так хлопочу над этой свадьбой, что постоянно забываю о Бонапарте. Через несколько дней мы на месяц уезжаем в Лион. А там посмотрим, захотят ли Гортензия и Луи жить в Мальмезоне и присматривать там за всеми животными.

Без четверти полночь, очень долгий день

Еще до девяти я постучала в двери Гортензии. Она вышла ко мне в простом креповом платье, украшенном букетиком цветов апельсина.

— Ты не одета? Время идти наверх. Все ждут.

— Я готова, — ответила мне дочь.

Смешавшись, я переглянулась с Мими.

— А что случилось с подвенечным платьем? Разве его не доставили?

Где же изысканный наряд из белого атласа? И бриллианты, подаренные ей Бонапартом? На дочери — только бусы, нитка посредственного жемчуга.

Мими закатила глаза:

— Невеста предпочитает простой наряд.

Я сжала губы, стараясь скрыть раздражение. Очевидно, все споры были бы излишни.

— Чудесно выглядишь, — солгала я.

Если честно, все прошло мрачновато. К Луи и моей дочери подошел мэр. Родные наблюдали за происходящим, никак не проявляя радости по поводу женитьбы. Бонапарту не терпелось, чтобы все поскорее закончилось: одни дела на уме! Я делала вид, что довольна, но это давалось мне с трудом. Гортензия выглядела совсем убитой.

Луи смотрел на нее с тревогой, и я ему сочувствовала.

Потом все мы, в разной степени подавленные, направились в домик на улице Виктуар, где уже несколько часов в своем торжественном облачении нас ждал кардинал Капрара: он по ошибке приехал гораздо раньше назначенного времени. После шампанского, которое должно было, как я надеялась, хоть чуть-чуть развеселить собравшихся (не тут-то было!), кардинал Капрара предстал вместе с Луи и Гортензией пред лицом Божиим. Итак, узел туго затянут, теперь уж не знаю, к добру ли.

Бонапарт пожелал новобрачным счастья, после чего тотчас уехал вместе с двумя другими консулами — им надо было готовиться к поездке в Лион. В ожидании ужина Каролина рассказала кардиналу, что у нее гражданский брак с Иоахимом, но она намерена когда-нибудь обвенчаться с ним в церкви.

Рассматривая свои золотые часы на толстой цепочке, кардинал предложил:

— Могу обвенчать вас сейчас, если хотите. Это займет около часа, — заверил он.

— Не возражаете? — спросила я Гортензию и Луи, сидевших на диване с сумрачными лицами (в конце концов, это был их, как предполагалось, счастливый день).

— Разумеется, нет, — ответил Луи так тихо, что трудно было расслышать.

— Кто-нибудь еще хочет обвенчаться? — весело спросил кардинал, быстро узаконив пред Богом брак Иоахима и Каролины, которая была уже на шестом месяце.

— Жаль, здесь нет первого консула, — сказала Гортензия и благоразумно прикусила язык, ибо широкая публика не знала, что мы с Бонапартом не обвенчаны. Когда-то венчаться было нельзя, [132] Во время революции католицизм был запрещен. а теперь… уже как-то неловко.

Объявили, что ужин подан. Кардинал Капрара раскланялся:

— Боюсь, меня ждут в другом месте.

— Пока вы здесь, кардинал Капрара, не окажете ли еще одну услугу? Не могли бы вы… — Я оглянулась, желая убедиться, что никто не слышит. — Не могли бы вы благословить их кровать?

Старый обычай, и кто знает?.. Вдруг поможет?

— Конечно, — согласился тот.

31 января 1802 года, примерно пол-восьмого пополудни, Париж

Наконец-то мы дома! Поездка в Лион… мягко говоря, удивила. Какое низкопоклонство!

Слишком много помпы и утомительных церемоний. Хорошо, что туда со своим полком прибыл Эжен.

Кстати, он только что вернулся домой. Как и мне, ему не терпится увидеть Гортензию.

В тот же день, без четверти десять

Эжен заключил Гортензию в объятия, оторвав от пола.

— Мадам Луи! Ты нисколько не изменилась.

— Я счастливейшая женщина на свете, — доложила она, переглянувшись со мной, и сразу принялась болтать о неважном здоровье Луи, об уроках рисования, которые они берут вместе, о щенятах мопса, о хромой лошади, о том, что у старого Гонтье болит спина. Затем пришел Луи. Пока ее муж распространялся о том да о сем, сжимая ей руку и не сводя с нее глаз, Гортензия хранила молчание.

Какое же это облегчение!

18 февраля, Мальмезон

Луи был так горд, что я сразу догадалась, о чем пойдет речь. Прекрасная новость!

— Акушерка сообщила, что, хоть еще и рано утверждать наверняка, моя жена, кажется, беременна.

— Замечательно! — воскликнула я, обнимая Гортензию. Я старалась сдерживаться — моя радость так велика!

Эжен от всего сердца пожал Луи руку. «Слабую руку», — подумала я, жалея Луи.

— Наверное, это означает, что я стану дядей?

Эжен принял величественную позу, заставив нас всех рассмеяться.