Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

— Самую славную революцию! — воскликнул Мишель, ударяя кулаком по непокрытой столешнице.

— Меня не представят? — спросила от двери аристократического вида женщина.

— Княгиня Амалия, мадам Богарне. Роза, княгиня Амалия. — Мари отломила кусочек лежавшего на блюде багета. — Ну же, Роза, поешь. Мы пользуемся тем, что у слуг выходной день.

Все засмеялись, как будто это была шутка.

— Княгиня Амалия теперь моя служанка, — сказала Фэнни.

Княгиня Амалия? Женщина в парике сделала церемонный придворный поклон. Я почувствовала себя так, будто вышла на сцену посередине комедии, не зная своей роли.

— Я возвысилась в миру, — сказала Фэнни сценическим шепотом. — Княгиня Амалия де Гогенцоллерн-Зигмаринген — моя кухонная прислуга.

— А мы помогаем Фэнни очистить ее винный погреб! — воскликнула Мари. Глаза ее сияли.

Мишель де Кюбьер поднял свой стакан:

— За порядок в этой стране!

Фэнни выдвинула для меня стул. Я попятилась.

— Мне надо идти, — запинаясь, пробормотала я. — В колледж д’Аркур, мне не терпится повидать Эжена.

— Колледж д’Аркур? — переспросила княгиня Амалия.

— Но, Роза, дорогая, — начала Фэнни, — ты не можешь…

— А что… что-то случилось? — Меня внезапно охватил страх.

Мишель рассмеялся.

— Дайте мадам Богарне зеркало.

До чего приятно быть чистой! Как хорошо быть сытой! Я привыкла голодать, но, подкрепившись сычужным сыром с пастернаком и переодевшись в чистое белье (предоставленное Мари) и платье для прогулок (одолженное Фэнни), я почувствовала себя совершенно обновленной.

Обновленной, могла бы я добавить, но не отдохнувшей, ибо Мари сопровождала меня повсюду (даже в ватерклозет). Она не замолкала ни на секунду, пересказывая все политические события последних шестисот дней! Фэнни ходила за ней следом, то и дело перебивая свою дочь, и рассказывала о своей поездке в Италию. Наконец мне пришлось прервать их.

— Мне пора идти, — сказала я.

Было уже три часа пополудни, и время пока еще никто не отменял.

Колледж д’Аркур — учреждение большое, аристократическое, военное. У ворот стоял часовой. Все мальчики — в военной форме.

Я прошла центральный двор, вглядываясь в лица учеников. Я боялась не узнать Эжена; боялась, что он не узнает меня. Ему было уже девять. Последний раз я видела его, когда ему было шесть.

Я постучала в дверь канцелярии, и меня представили директору, мсье де Сент-Илеру, дородному человеку в ярко-красном сюртуке. Я объяснила, кто я такая и зачем пришла. Мсье де Сент-Илер поклонился и предложил мне сесть, но я отказалась.

— Я не видела сына два с половиной года, мсье.

Упомянув о плате за обучение, положенный срок которой, по-видимому, давно миновал, мсье де Сент-Илер распорядился, чтобы тощий юноша с угрями на лице проводил меня в комнату для домашних заданий. В огромной комнате, в самом дальнем углу, уныло ссутулившись над меловой доской, сидел мой Эжен. Он оказался старше на вид, чем я ожидала. Я дала своему провожатому су, и тот убежал. Тут Эжен поднял взгляд от доски. Кудри падали ему на глаза. Он взглянул на меня, не узнавая, и снова со смиренным выражением погрузился в работу. Я пришла в смятение, ибо не испытала к нему материнских чувств. Передо мной сидел чужой мальчик.

Я вышла в коридор и прислонилась к стене. «А вдруг обозналась?» — подумала я. Слезы выступили на моих глазах, слезы тоски и разочарования. Но я решила довериться Провидению, снова подошла к двери и тихо позвала Эжена по имени. Он посмотрел на меня, встал и с вопросительным выражением на лице пошел к двери. Я протянула ему руку.

— Это я, — прошептала я, уводя его от двери, чтобы не видели его товарищи.

— Мама… — Он не знал, что сказать.

Я наклонилась, чтобы лучше видеть его лицо.

— Ты получил клетку для сверчка, которую я тебе посылала? На день рождения. — Эжен посмотрел в каменный пол и вставил носок сапога в трещину. Я положила руку на худенькое плечо, и вдруг на меня нахлынули воспоминания о его детстве. — О мой мальчик, мой дорогой мальчик, — прошептала я и обняла его. Эжен тоже обхватил меня руками и крепко прижался ко мне.

Постепенно все стало на свои места, и из отдельных частей сложилось целое. Я, мой мальчик, моя девочка.

Вернувшись к Фэнни, мы втроем уселись в большом пустом салоне на большом пустом диване и стали разговаривать. Застенчиво сначала. Заново узнавая друг друга.

С наступлением сумерек я перетряхнула большую перину, уложила детей и укрыла их. Я пела им одну колыбельную за другой, целовала их снова, и снова, и снова. Не могла остановиться.

Сейчас, когда я пишу, уже поздно. Ночь ясна, уличные фонари сверкают во тьме, как бриллианты. Откуда-то доносятся звуки провансальской флейты, скрипки и виолончели. Пламя в камине освещает лица моих спящих детей.

Звонит церковный колокол. Париж спит. Но прежде, чем я задую свечу, я даю себе обещание запомнить эту ночь и помнить, что бы ни случилось: лишь это называется счастьем, лишь эта полнота сердца имеет значение.

Понедельник, 22 ноября 1790 года

У Фэнни есть билеты в Национальную ассамблею, и она настояла, чтобы мы туда сходили.

— Вот увидишь, Ассамблея заменила собой театр! — хохотнула она. — Оцени мой революционный туалет. — Фэнни оделась в красное, белое и синее: по-видимому, революционный стиль сейчас в моде. — Прелестно, не правда ли? — Она сделала неловкий пируэт. — И кроме того, Роза, пора уже тебе повидать мужа.

Стояло прекрасное утро, холодное, но ясное. Мы наняли фиакр до Тюильри. Ассамблея заседает в бывшем дворцовом манеже, рядом с террасой Фейлянтского монастыря. Повсюду снуют депутаты в черном. В садах гуляют многочисленные продавцы памфлетов и листовок. Торговцы лимонадом кричат:

— Подходите! Свежий лимонад!

У входа теснился народ всех сословий. Галереи для публики располагаются над палатой, где заседает Ассамблея. Фэнни выбрала скамью почище прочих и, прежде чем мы уселись, застелила ее куском принесенной с собой ткани. Я обратила внимание на женщин в нашем ряду: все были одеты элегантно, будто для послеполуденной прогулки в Булонском лесу. На галереях для публики мужчины сидят вперемежку с женщинами, хотя последние преобладают. Судя по виду, в основном служанки или рыночные торговки.

Я вглядывалась в лица депутатов, сидевших внизу.

— Его еще нет, — прочла мои мысли Фэнни.

Один депутат вышел вперед и встал лицом к собравшимся. Женщина, сидевшая на несколько рядов позади нас, громко выругалась. Меня передернуло; Фэнни наклонилась ко мне и прошептала:

— Видела бы ты, что тут творилось в прошлом году! Одна дама даже принесла с собой пику. — Фэнни указала на мужчину, сидевшего в дальней части зала. — Видишь Робеспьера? Вон тот, в напудренном парике.