Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

— Взгляни на эту, — предложила она, указывая на одну из вырезок. — Его имя упомянуто целых пять раз.

— Поразительно, — пробормотала я, переворачивая страницы альбома.

На следующий день

Утром обсуждали с тетушкой Дезире денежные дела. Более откладывать невозможно: надо решить хотя бы, что делать с Аделаидой д’Антиньи, незаконнорожденной дочерью Александра, которую мы обе поддерживали, хотя едва хватало на жизнь самим. Тетушка Дезире считает, что я недостаточно тверда с Александром и что моя слабость сильно упрощает ему жизнь.

— Если бы ты потребовала большего, он бы, вероятно, почел за благо примириться.

— Может быть, я не желаю примирения, — сказала я, продолжая шить.

— И все же ты к нему неравнодушна!

— Как и многие женщины. — Об «успехах» Александра ходили легенды.

Тетушка Дезире прокашлялась. Последовало недолгое молчание.

— Но ты же не хочешь оставаться одна?

— По-моему, у меня нет иного выбора.

Тетушка Дезире опустила кружево, которое плела.

— Роза, я должна тебе кое-что сказать, — начала она, как будто собиралась поведать страшную тайну. — Мудрая женщина не позволяет себе беспокоиться из-за «развлечений» мужа. Она закрывает на них глаза. Предоставляя мужу свободу, ты получишь над ним власть.

Признаюсь, я не нашлась что ответить. Я знала, что тетушка умеет добиваться своего, но не подозревала, что при этом она руководствуется такой философией.

Чувствуя, что завладела моим вниманием, тетушка Дезире продолжала:

— Александру нужны бурные проявления чувств, он легко увлекается. Однако такая непомерная чувствительность лишь подчеркивает доброту его сердца. Семью, пережившую расставание супругов, уже не восстановишь, а бесчестье ляжет на поколения потомков. Говорю, понимая, что тебе больно это слышать, но прислушайся к голосу мудрости и опыта. Роза, ради детей ты обязана сделать все, что в твоих силах, ради примирения с мужем — человеком, которого дал тебе Бог.

Сейчас уже давно стемнело. Я сижу у себя в комнате. Лекция тетушки Дезире вызывает у меня улыбку, но сказанное ею приводит меня в уныние. Я без колебаний умру за своих детей, но стану ли я ради них жить с Александром?

Фонарь бросает на стены трепещущие тени.

В его призрачном желтом свете я вижу благополучие, но тени сулят горе… В этих зыбких тенях я вижу свое поражение.

13 декабря 1790 года, Париж

Дорогая Роза, сегодня одиннадцатая годовщина нашего венчания. Пишу, чтобы напомнить Вам о союзе, давшем миру двух прекрасных детей.

Собираюсь на праздники в Фонтенбло. Нет сомнений, что туда также собирается приехать и мой брат-роялист. Общаться не горячась для нас теперь почти невозможно, но ради гармонии семейных отношений я постараюсь отложить мысли об истине в сторону.

P. S. Проследите, чтобы Эжен ежедневно занимался. Не допускайте никаких исключений, ибо именно из-за потакания слабостям пускает корни его природная склонность к лени.

Рождество

Приехал Александр, нагруженный подарками. Среди них ларчик для ювелирных украшений для Гортензии и эмалевые пряжки для туфель — для меня. От волнения Гортензия разрыдалась и заперлась у себя в комнате. Так сказался нежданный знак внимания от незнакомца, ее отца.

Вполне разделяю ее смятение.

Воскресенье, 26 декабря

Что за ужасный вечер! Тетушка Дезире сидит в гостиной с маркизом, дает ему эфир, старается его успокоить.

Все началось после ужина, за кофе. Маркиз спросил Франсуа о том, как идут дела в Ассамблее. Александра, мне кажется, покоробило то, что с этим вопросом отец обратился не к нему, и он пустился пространно излагать выдвинутые им предложения. Тогда Франсуа предложил Александру рассказать отцу о своих взглядах на духовенство.

— Ты тоже считаешь, Александр, — спросил маркиз, — что священники должны отречься от церкви?

— Его воззрения легко прочесть по лицу, — заметил Франсуа. — Александр не только поддерживает этот проект, но был одним из депутатов, которые выдвинули его изначально.

— Почему у духовенства должны быть привилегии? — горячо воскликнул Александр. — Верим в равенство, а поддерживаем неравенство…

— Красивые слова, — перебил его Франсуа, — но суть вопроса они не затрагивают. Церковникам светская честь неведома. И что станешь делать, если попы откажутся? На фонарях их повесишь?

Тетушка Дезире вышла из столовой. Я нашла ее в гостиной, где она бездумно переставляла религиозные реликвии на каминной полке.

Из столовой до нас донеслось восклицание Александра:

— И эта реальность есть голод!

— Неужели это правда? — Тетушка Дезире была страшно бледна. — Александр что же, думает, что священнослужители должны отречься от папы?

Она тяжело опустилась в кресло возле камина и поежилась, как от холода. Несмотря на тлеющие угли, в комнате действительно было холодно. Из столовой доносились голоса Франсуа и Александра.

— Я этого не потерплю, Александр де Богарне! — резко сказал маркиз. [45] После потери дворянством феодальных прав (этот декрет поддерживал Александр) стало неподобающим указывать в имени название поместья. Так Александр де (из) Богарне стал просто Александром Богарне. Иногда частицу «де» включали в саму фамилию: так де Мулен стал Демуленом.

Упало и разбилось что-то фарфоровое, по коридору стремительно прошел Александр. Хлопнула парадная дверь, сотряслись стены, послышался затихающий перестук копыт. Тетушка Дезире дала волю слезам.

Пятница, 31 декабря

В последний день года из Парижа прискакал на гнедом мерине Александр.

— Не хотел неудачно начинать новый год, — сказал он, обняв сначала Гортензию, а затем Эжена.

— Ты привез мне что-нибудь? — спросила Гортензия.

— Разумеется, — улыбнулся Александр.

Дети с нетерпением развернули подарки: Эжену отец подарил кнут для верховой езды, а Гортензии — синюю бархатную сумочку.

— А это для вашей мамы.

Еще один сверток Александр вручил мне. Внутри оказалась вышитая муфта.

— Красивая. — Я поцеловала его в щеку.

Эжен и Гортензия, хихикая, выбежали из комнаты.

Александр налил себе бренди.

— Отец уже простил меня?

— Он теперь так забывчив. Скорее всего, просто не помнит, что вообще ссорился с вами.

— Я привез ему «Историю Англии» Хьюма.

— Хотите подарить ему книгу, написанную протестантом?

Александр шлепнул себя по лбу.

— Об этом я не подумал.

— Сколько вы сможете пробыть здесь?

Мой муж поморщился.

— У меня утром назначена встреча в Париже.

— В воскресенье? В первый день нового года?

Он лишь вздохнул.

— Мы делаем историю, и это отнимает много времени!

Александр признался, что беспокоится о речи, посвященной народному образованию, которую собирался произнести на следующей неделе в Якобинском клубе. Он опасался, что никто не придет. Билеты на выступление Робеспьера раскупили заранее, но выступление такого малоизвестного деятеля, как-он…