Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

За элегантным письменным столом сидел депутат Барер. Комната была полна позолоченных часов и ваз. Были тут гобелены, несколько золотых и серебряных чайных сервизов, бронзовая статуя Девы Марии и трое огромных щипцов для снятия нагара со свечей. Депутат Барер дождался, когда дверь закроется, и лишь тогда предложил мне сесть.

— Я рискую, встречаясь с вами.

Мне показалось, что в комнате не хватает воздуха. Снаружи донесся приветственный гул толпы.

— Да здравствует республика! — кричал народ у эшафота.

Я торопливо заговорила:

— Добиваюсь освобождения из тюрьмы моей золовки, гражданки Мари-Франсуаз Богарне, пылкой республиканки. Ее заключили в Сент-Пелажи из-за бывшего мужа, который перешел на сторону врага. Но она давно разведена с ним и, как бы то ни было, не разделяет его взглядов…

— Гражданка Богарне, — широким жестом депутат Барер заставил меня замолчать, — я не могу помочь вашей золовке. У меня самого семья в тюрьме, и я даже своим не могу помочь. Я согласился встретиться с вами только из уважения к вашему мужу. Вы должны его предостеречь: ему угрожает арест. — Дальше он перешел на шепот: — Что же касается вас и ваших детей…

— Детей… о боже!

— Пожалуйста, поймите, вы должны быть чрезвычайно осторожны. Не могу передать насколько…

— Но гражданин Богарне в Блуа, — запинаясь, проговорила я. — Я даже не могу написать ему, чтобы предостеречь. У меня есть основания думать, что почту просматривают.

— Очень может быть. — Депутат Барер со вздохом поднялся. — Трудные времена… Большего я сказать не могу, — проговорил он напоследок, прежде чем попрощаться со мной.

Ланнуа встревожена моим состоянием. Принесла мне кларета. Вопреки предостережениям я поднялась с постели. Надо снова обратиться к депутату Вадье в письме, во имя спасения Александра и Мари. Мне следовало встать с постели и написать это письмо, от которого столь многое зависело, и надо было спешить, пока меня не оставило мужество, пока мной не овладел страх. Черновик я настрочила за час. Ланнуа приносила мне бульон, чашку за чашкой. Несмотря на недостатки черновика, я переписала все набело. Посыпая исписанный лист песком, я повторяла про себя молитвенное обращение к духам, которому много лет назад научила меня Мими. Запечатав конверт, я отправила Ланнуа доставить его. Если бы я ждала курьера, порвала бы письмо на кусочки.

4 марта 1794 года, Круасси

Долго гуляла сегодня вдоль реки. Вернувшись, увидела бегущего мне навстречу Эжена.

Что случилось?

Когда сын подбежал ко мне, я увидела слезы на его щеках.

Александра арестовали.

6 марта 1794 года, Париж

К Люксембургскому дворцу — ныне это тюрьма — приближалась с трепетом, но вскоре успокоилась. Внутри толпились люди в аристократическом платье. Повсюду беседуют парами и небольшими группами, слышится смех. Некоторые комнаты продуманно обставлены мебелью. Видела женщину в полосатом полонезе [64] Верхнее распашное платье с подобранным в виде полукружий подолом, из-под которого была видна нижняя юбка. в сопровождении ливрейного лакея. [65] Дворецкий: старший лакей, управлявший всей прислугой в доме.

Мне сказали подождать в элегантно обставленной приемной. Предложили чай, причем настоящий, а ведь это такая теперь редкость. Вскоре появился Александр. Его вид меня растрогал. Живя за городом, он загорел; светлые волосы даже светлее обычного. Мы обнялись и стали обмениваться новостями, как будто разговаривали у себя в гостиной, а не в тюрьме. Он признался, что страдает от несварения желудка, но это из-за нервов, а не из-за питания, которое, по его словам, там отличное. В заключении Александр встретил старого друга, гусарского офицера из полка Эстергази, они не спали всю ночь — пили вино, играли в бильярд.

— Все лучшие люди Парижа здесь, — сказал муж, как бы гордясь компанией, в которой оказался.

Он дал мне список необходимых ему книг и попросил денег, довольно крупную сумму, ибо заключение в таких комфортных условиях обходится недешево.

— Меня, несомненно, скоро выпустят, но до того счастливого дня я намерен проводить время с толком.

— Хотелось бы верить, — сказала я.

Неохотно пообедав в середине дня, я решила съездить к княгине Амалии и Фредерику. Мне не хватало самообладания княгини и способности Фредерика находить в любой ситуации забавную сторону.

У ворот отеля «Де Зальм» стояли гвардейцы, что озадачивало. Мне позволили войти во внутренний двор, но у дверей меня остановил лакей.

— Княгиня Амалия нездорова, — сообщил он.

— А князь Фредерик?

Лакей смутился. Он попросил меня подождать в прихожей, а сам исчез в одной из пышно убранных комнат. Вскоре он вернулся.

— Княгиня примет вас, — сказал он и провел меня в спальню на втором этаже, где я нашла княгиню Амалию с красными от слез глазами. Ее парик валялся на ковре.

Выяснилось, что Фредерик арестован, а сама она под домашним арестом. Потому и гвардейцы у ворот. Мы сели на диван. Я не знала, что сказать. Все мои слезы уже были выплаканы. Если бы не я, Фредерик и княгиня Амалия были бы уже в Англии, в полной безопасности.

— Где его держат? — спросила я.

— Я даже этого не знаю! — заплакала она.

9 марта

Дети с Ланнуа приедут дилижансом в три часа. Я достала все свои карточки на мясо, что позволило Агат купить зайца. Мы с Эженом и Гортензией поедим и поедем в Люксембургский дворец на встречу с их отцом-заключенным.

14 марта

Александра перевели в монастырь кармелиток. Когда я об этом узнала, у меня сердце упало. Грязная, жуткая, эта тюрьма пользовалась самой дурной славой. Я сразу подумала о совершавшихся там убийствах, вспомнила истории, рассказанные мне аббатом Мено.

Сегодня я с трепетом отправилась туда. Ворота, открываемые стражником, заскрипели. Отвратительная вонь, доносившаяся из здания, ощущалась даже во дворе. Я прошла за стражником через арку и поднялась по лестнице в небольшую комнату. Здесь мне велели ждать. Одна стена была в темных пятнах. Я не сразу поняла, что это — пятна крови в тех местах, где убийцы прислоняли свои сабли.

Привели Александра. Он был без галстука и выглядел удрученным, держался скованно. Я сообщила ему, что до сих пор так и не выяснила причину его ареста. Тут впервые он обнаружил нетерпение:

— Но должна же быть какая-то причина! Меня не могут держать просто так!

Я ушла в решимости найти ответы на многие вопросы.

Суббота, 15 марта

Депутат Тальен, слава богу, снова в Париже. Я послала ему записку, в которой писала, что должна срочно его увидеть. Менее чем через час он ответил запиской же. Я, изменив облик, должна была прийти к нему в контору, назваться гражданкой Госсек, свидетельницей того, как за городскими стенами уничтожали партию зерна.