Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

Они предъявили мне бумагу.

— Что это значит? — спросила я. Это был ордер на обыск.

Они без приглашения прошли в переднюю гостиную.

— Рисунки в камине, — шепнула Ланнуа.

Пришедшие не церемонились с нашими пожитками. Начали с подвала и обыскали все до чердака, где с радостью обнаружили письменный стол с запертыми ящиками. Ящики взломали. К своему разочарованию, нашли в них только патриотические письма Александра (которые я специально туда положила). Ушли огорченные, не обнаружив ничего такого, что можно было бы поставить мне в вину.

Теперь темно. Потрескивает горящая свеча. Не спится. Я знаю, они еще вернутся — за мной.

В тот же день, позже

В четыре часа утра раздался громкий стук в дверь. На этот раз у них был ордер на мой арест.

— И по какой причине? — протестовала Ланнуа.

— Им не нужна причина, — прошептала я.

Сопротивление только осложнило бы дело. Я попросила Агат собрать кое-какие вещи.

Пошла в комнату к детям. Хотела разбудить их, попрощаться. Потом подумала, что слезы сейчас ни к чему, и не стала волновать их. Поцеловала каждого, получше укрыла, помолилась про себя.

Агат и Ланнуа рыдали.

— Берегите их, — сказала я, когда меня выводили на улицу.

«Хорошо, что ночью. Хорошо, что без свидетелей», — думала я.

Мои конвоиры — обычные люди, выполняющие свои обязанности. У одного из них — гражданина Дельмера, наиболее разговорчивого из троих, — болеет жена, и ему надо поскорее вернуться домой. Я была последней из тех, кого им предстояло арестовать в эту ночь, поэтому он был рад, что дело сделано. Заметно, что ему не нравится разлучать матерей с детьми.

— Хорошо, что вы не стали их будить. Так лучше, — сказал он мне.

Меня отвели в монастырь английских урсулинок. Тюремщик, от которого пахло спиртным, заявил, что нет и стула, чтобы присесть, а уж о кровати и говорить нечего.

— Куда ж нам ее вести? — Гражданин Дельмер начал подозревать, что он еще не скоро попадет домой.

Тюремщик насупился. Дельмер предложил предоставить мне выдвижную кровать в караульном помещении.

— Это моя кровать! — возмутился тюремщик, но в конце концов сдался.

На следующий день я стала просить, чтобы меня перевели в монастырь кармелиток.

— Хотите в монастырь кармелиток? — недоуменно уставился на меня низкорослый тюремщик со следами оспы на лице.

— Там мой муж.

— Но там тесно и не так уж приятно.

Тем не менее мою просьбу удовлетворили. В полдень после так называемого обеда из яиц с ветчиной и грязной воды, от которой началась тошнота, меня вместе с еще тремя заключенными посадили в закрытую телегу. Один из моих спутников — парень лет пятнадцати. Двое других, муж и жена, были кукловодами; их арестовали за изготовление марионетки Шарлотты Корде. [66] Молодая женщина, убившая депутата Марата.

В телеге валялась солома, местами грязная. На этой же телеге накануне вечером привезли заключенных из Версаля, объяснил ехавший с нами стражник. На улицах люди смотрели нам вслед и ругались. Мальчишка бросил вдогонку тухлое яйцо. Я, стыдясь, прятала лицо.

Когда приехали в монастырь кармелиток, нам велели подождать. Тюремщик, грузный человек по имени Роблятр, ворчал, читая документы:

— Каждый день все меняют. А если ошибусь… — Он закатил глаза. По красному лицу можно было судить о его чрезмерном пристрастии к дарам виноградной лозы.

Нас провели по узкому коридору. От запаха нужников я едва не задохнулась. Роблятр отпер дверь в узкую келью. На полу в ряд лежали соломенные тюфяки. Повсюду была развешена одежда. Сильно пахло плесенью.

Мне достался тюфяк напротив одного из забранных решетками окон. С одной стороны от него лежала молодая женщина; золотые волосы рассыпаны по подушке.

— Гражданка мадам Кюстин, — представилась она. — Можете звать меня Дельфиной.

— Кюстин? Генерал…

— Великий генерал Кюстин — отец моего мужа. — У нее был высокий певучий голос; говорила она правильно, как актриса.

— Мой муж служил под началом генерала Кюстина. Александр Богарне. Его держат здесь же.

— О, гражданин генерал Богарне! Так вы его жена?

— Вы его знаете?

— Он добрый друг моего мужа. — Она легла на тюфяк, вздохнула и приложила руку к сердцу. — Генерал Богарне рисовал мой портрет.

В коридоре прозвенел звонок. Вслед за Дельфиной и другими я поднялась в ректорат по лабиринту коридоров и лестниц. Там, под сводчатыми потолками и стесанными изображениями Христа и Девы Марии, стояли грубо сколоченные столы.

Я поискала свободное место на скамьях. На столе горкой лежали гнутые ложки и вилки. Уселась лицом к окну с витражом. Слева от меня деревянная лестница вела к алтарю.

— Там каждую ночь читают имена, — произнесла женщина позади меня. Голос напомнил мне Эми. Я обернулась: это и была Эми.

Я расплакалась. Эми втиснулась на скамью рядом со мной и подала мне чашку.

— Вот, выпейте, — прошептала она. В чашке был виски. — Я подкупила тюремщика.

Щеки у Эми раскраснелись; скорее всего, она уже успела выпить. Сухопарая женщина с грязью под ногтями дала мне металлическую тарелку с вареной фасолью и сардинами.

— Вот опять! — Оглядев еду, Эми скривилась с отвращением. — Кормят раз в день и все дрянью.

— Что за имена? — спросила я.

— Осужденных. Кто уходит, кто остается, кому жить, кому умирать. Ежевечернее развлечение — довольно впечатляющее, должна заметить.

Свиной жир, которым была полита фасоль, прогорк. Я положила вилку. Помощница надсмотрщика поставила на стол корзинку черствого черного хлеба. Эми оторвала кусок и спрятала за корсаж.

Я была ошеломлена.

— Когда вас?..

— Вчера утром, но с тех пор, кажется, прошел год. Нас всех взяли. Жан Анри… он там, на мужской половине. Даже Люси, бедное дитя. Она сейчас спит наверху.

Люси? Потеряв первого ребенка, она вскоре снова забеременела; по счастью, на этот раз — от мужа.

— Она больна настолько, что не может принимать пищу… если это можно назвать пищей. Думаю, это из-за вчерашних яиц… их снесли еще при старом режиме.

— Нас всех арестовали в одно и то же время. Любопытно.

— Знаете почему? — спросила она.

Я покачала головой.

— Видели Александра?

Прежде чем Эми успела ответить, помощница надсмотрщика забрала наши тарелки, столы и стулья стали отодвигать к стенам. В помещении стоял оглушительный шум. Большие двойные двери открылись, и вошла группа небритых мужчин в грязных рубашках и панталонах. У одного голова перевязана платком.

— Начинается, — вздохнула Эми с притворным смирением. — Александр, наверное, сейчас во дворе. Мы фехтовали вчера, я победила.

— Вы победили Александра?

Я последовала за ней в широкий коридор, выходивший в огороженный стенами сад. Стоял жаркий влажный вечер, сильно пахло мятой. Под дубом я увидела Александра, рядом с ним стоял незнакомый мне человек. Мы подошли.