Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

Пять директоров переедут во дворец на следующей неделе, у каждого будут свои комнаты. Стены тех, что предназначены для Барраса, уже обивают шелком. В саду стоят его кроличьи садки, в конюшне — его английские чистокровные.

— Что такое король без дворца? — сказал он, обозревая свои невзрачные владения.

— Что за дворец без придворных дам? — воодушевилась Тереза, взяв нас с Баррасом под руки.

4 декабря 1795 года, Фонтенбло

Дорогая Роза, спасибо за письмо. Как чудесно, что дети успевают в школе. Мне не хватает Гортензии по выходным. Должна признать, что воскресный урок с конфирмацией, проводимый мадам Кампан, — вероятно, единственная уважительная причина.

Судя по рассказам, твой новый дом — просто прелесть. Я поражена: у тебя уже овощи со своего огорода! Твоя мама гордилась бы тобой. Прочла твой отчет о том, как вы наводили красоту корове, обе смеялись. Если бы не прискорбное состояние моего здоровья и не надобность ухаживать за маркизом, я бы приняла твое приглашение и приехала навестить.

Ты, несомненно, слышала о том, что Фэнни судится с какой-то женщиной, утверждающей, что является дочерью Фэнни. Какой скандал! Не знаю, как Фэнни удается оставаться такой жизнерадостной — особенно теперь, когда Мари выходит замуж за мулата. Не смею сказать об этом маркизу, эта новость его убьет.

Знаю, как ты занята, дорогая, но все равно мы хотим тебя видеть. Помни, что я говорила тебе о необходимости тщательно выбирать себе знакомых.

Среда, 9 декабря

Езжу в Люксембургский дворец каждый день, подаю прошения от имени друзей и друзей знакомых — эмигрантов, которые большей частью желают вернуться во Францию.

— Вы тратите слишком много времени, заботясь о благополучии других, Роза, — сказал мне сегодня утром директор Баррас. — Пора подумать о себе.

— Что вы имеете в виду?

— Имею в виду, что вам следовало бы подумать о замужестве.

— У вас есть подходящая партия, дядюшка Баррас?

— Рекомендую Бонапарта.

— Боюсь, для него я недостаточна богата. — Ходили слухи, что генерал Бонапарт только что сделал предложение недавно овдовевшей мадам Пермон — женщине, годившейся ему в матери, но весьма состоятельной.

— Я заверил его, что он будет щедро вознагражден.

Я посмотрела в сторону окна и перевела дух. Вероятно, ослышалась…

— Вижу, вы встревожены? — Баррас откинулся на спинку красного бархатного кресла — своего «трона», как он его называл. — Думаю, я должен кое-что объяснить. Бонапарт пожелал командовать Итальянской армией, чтобы изгнать австрийцев из Италии.

Небрежным жестом Баррас показал, что считает это сумасшествием.

— Разумеется, мои товарищи-директора ему не доверяют. Они находят его резким, грубым… чрезвычайно амбициозным. Подозревают его в желании править не только армией, но и миром; поэтому, естественно, они не склонны назначать его командующим армией, даже такой жалкой, как Итальянская. Но это глупо. Бонапарт попытается взять власть, это в его природе, — если только, разумеется, не занять его чем-нибудь другим. Если только он не станет управляем…

— Если только не женить его на вашей доброй подруге, — сказала я.

По лицу Барраса медленно расплылась улыбка.

— Я бы выразил это другими словами, моя дорогая.

— Интересно, какими? — Я чувствовала, как во мне поднимается тревога.

— Я объяснил Бонапарту, что Французская республика неохотно выдвигает иностранцев на высокие руководящие посты. Намекнул ему, что в случае женитьбы на француженке, на определенной французской вдове, например… Директора оказали бы ему большее доверие, а там — кто знает…

— Так ему и сказали?

— Подумайте, Роза. Бонапарт, может, и бедный корсиканец, но он — человек с будущим. У меня есть основания так считать.

Я поднялась, собираясь уходить. Вмешательство Барраса меня оскорбляло.

— Роза, ну неужели необходимо все принимать так близко к сердцу? Вы сами понимаете, что пора выйти замуж. А в вашем возрасте это непросто.

Я направилась к двери.

— Я предложил ему армию! — прокричал мне вслед Баррас. — Я даю вам приданое. Подумайте, ради бога!

10 декабря

Провела несколько часов за туалетом. На лице стали появляться мелкие морщинки. Зубы, и прежде-то неровные, чернеют; я потеряла два в прошлом году. Когда улыбаюсь, в зеркале вижу улыбку простолюдинки.

Я в отчаянии отбросила гребни и щетки. Травяные снадобья не восстановили прежней регулярности моих «цветов». То и дело меня одолевает слабость — эти приливы меня пугают.

Старею.

«Выходи замуж», — говорят друзья. Я еще думаю…

Пятница, 11 декабря

Вчера вечером у Минервы генерал Бонапарт признался мне в своих чувствах. Это произошло на глазах у многих, в самый разгар игры «Лиса и гуси». Я отмахнулась от его признания, как от шутки, и вскоре уехала.

Вторник, 22 декабря

Минерва приехала с визитом. После бокала вина, выпитого под новость о несчастной дочери короля, выпущенной из Тампля и отправленной в Вену, и последних городских сплетен (гражданин Леон лечится ртутью) [76] Ртутью лечили венерические болезни. она спросила, отчего я в последнее время не приезжаю в ее салон. Я призналась, что мне обременительно внимание генерала Бонапарта и я не езжу к ней, опасаясь встретить там его.

— Считаете ли вы генерала Бонапарта приемлемой партией?

— Мое сердце несвободно, — сказала я.

— Вы имеете в виду генерала Гоша?

Я кивнула. Мои чувства к Лазару ни для кого не были секретом.

— Роза, если позволите, я должна вам кое-что сказать… Если кто и несвободен, то это ваш любовник.

Я поставила бокал на стол.

— Когда эмигранты высадились в заливе Киброн, генерал Гош спас жизнь мсье де Пубелёна. Мне из надежных источников известно, что генерал влюбился в жену этого человека.

Встав, я направилась к двери. Лазар влюблен в другую женщину?

Минерва догнала меня и положила руку на мое плечо.

— Вы, конечно, знали, что Лазар никогда на вас не женится, и особенно теперь, когда его жена беременна. Ждать осталось, по-моему, совсем недолго.

Я прикусила губу, стараясь сдержать слезы. Почему же он не написал?

— Так вы приедете ко мне в салон, Роза? — спросила Минерва. — Сегодня же вечером.

В тот же вечер

Только что вернулась от Минервы. Генерал Бонапарт просил чести сопровождать меня завтра в оперу. Я дала согласие.

Среда, 23 декабря 1795 года

Сегодня в девять ко мне заехал генерал Бонапарт; опоздал примерно на час, был взъерошен, пояс сидел на нем криво.

— Был на заседании.

Так и не извинился. Стоял в гостиной перед камином и хрустел пальцами. Достал часы.