Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

— Занавес поднимется через несколько минут! — И генерал бросился к двери. Я в замешательстве последовала за ним.

Карета у него новая, ослепительно желтая с золотой отделкой, очень впечатляющая, но в дурном вкусе. Внутри — все то же: сиденья покрыты золотой парчой, шторы с розовыми шелковыми кисточками.

Мы поскакали карьером, лошади на страшной скорости огибали ухабы и углы. На меня нашло что-то вроде паралича. От ужаса я лишилась дара речи и хваталась за стенки кареты, чтобы не повалиться. Наконец собрала все свои силы и крикнула:

— Остановитесь!

Генерал Бонапарт дал знак кучеру — и карета резко остановилась. Я упала на сиденье, расположенное передо мной, и рассмеялась, как сумасшедшая.

— Мы опоздаем. — Он снова вытащил часы. — Что вам угодно?

От смеха я не могла говорить, по щекам бежали слезы. Бонапарт смотрел на меня, явно озадаченный.

— Слишком быстро? — спросил он наконец.

Кивая, я снова рассмеялась сквозь слезы.

Он нерешительно улыбнулся и подал кучеру знак ехать медленнее. Постепенно я перестала смеяться и несколько раз глубоко вздохнула. Вечер с генералом Бонапартом оказался совсем не таким, как я представляла.

Спектакль мне понравился, однако по дороге из театра Наполеон выразил неудовольствие:

— Французы не умеют петь, их музыка немелодична. Режет ухо. Вот спойте мне.

— Прямо здесь? — Мы проезжали перекресток улиц Ришелье и Нёв-де-Пати-Шо.

— В том-то и беда с французами. Они полагают, что нельзя петь где угодно в любое время. — И Бонапарт затянул незнакомую мне арию.

Трубочист, мимо которого мы проезжали, обернулся к нам с изумлением на лице.

— А теперь вы! — скомандовал Наполеон.

— Я не пою.

— Но вы же говорите таким приятным голосом.

Наполеон не принимал отказа, и тогда я тихо запела коротенький припев из Моцарта. Он серьезно взглянул на меня.

— Недурно. Как вас зовут?

— Вы знаете мое имя.

— Ваше полное имя.

— Мари-Жозеф-Роза.

— Жозеф — имя вашего отца?

— Было.

— Он был хороший человек?

Я улыбнулась. «Едва ли».

— Очень хороший.

— Я буду звать вас Жозефиной — по имени героини из «Глухих». Вы видели этот спектакль?

— Но мое имя Роза.

— Ошибаетесь.

26 декабря

— Почему вы так упорно зовете меня Жозефиной? — Мы с Бонапартом только что вышли из салона Барраса и направлялись в театр, где давали Мольера.

— Это приятное имя, вы не находите?

— Мне говорили, что вы всегда так обращаетесь с женщинами. Сначала просите спеть, затем даете имя.

— Вы обсуждали это со своей подругой Терезой? — недовольно спросил он.

— Вам не утаить от меня никаких тайн, Бонапарт.

30 декабря

Незадолго до полудня ко мне во двор въехала красная карета Терезы.

— Может быть, сегодня вам не стоит приезжать в Ла-Шомьер? — сказала она, опуская стекло.

— Но я должна, мы договорились. В девять за мной заедет Бонапарт.

— Лазар вернулся. Он будет там вечером. Я подумала, что надо вас предостеречь.

Мы с Бонапартом приехали в Ла-Шомьер незадолго до десяти; к моему облегчению, выяснилось, что Лазара там нет. Несмотря на это, мне было несколько не по себе.

Около полуночи приехал Лазар в сопровождении нескольких адъютантов. Я взяла Бонапарта за руку и спросила, нельзя ли нам ненадолго выйти в сад.

— Но там же мороз!

— На минутку. Подышать свежим воздухом.

Через несколько минут я сумела взять себя в руки и успокоиться. Мне надо было поговорить с Лазаром, но для этого требовалось набраться мужества. Тем временем мадам де Крени и Фортюне Гамелен приставали к Бонапарту, требуя, чтобы он прочел судьбу по их ладоням, — он утверждал, что обладает талантом в этом волшебном искусстве.

Лазар стоял возле камина и наблюдал за нашей компанией.

— Как я рада видеть вас в Париже! — Я все же решилась подойти и поздравила его с недавним повышением. Он смотрел на меня с холодным достоинством, и я испытала облегчение, когда к нам подошел Бонапарт.

— Вам тоже погадать, генерал Гош? — спросил Бонапарт. Лазар протянул ему руку. Наполеон посмотрел на нее и усмехнулся: — Генерал, вы умрете молодым, в своей постели. [77] Лазар Гош умрет в своей постели 17 сентября 1797 г. в возрасте двадцати девяти лет.

— Александр Великий тоже умер у себя в постели, не правда ли? — Я взяла Бонапарта под руку. — Кажется, мы нужны Терезе для игры в карты, — сказала я, стараясь его увести. — В этом не было необходимости, — прошептала я.

Бонапарт покосился на меня.

— Вы думаете, я слеп?

Я натянула на плечи шаль.

— Отвезите меня домой, Бонапарт, — попросила я. — Мне что-то нехорошо.

Дорога обратно в Шантрен показалась очень долгой. Мы молчали.

— Как вы себя чувствуете? — поинтересовался он, когда мы свернули на улицу Монмартр.

— Я солгала насчет своего недомогания, — призналась я.

— Мне было интересно посмотреть, насколько далеко это вас заведет.

— Вы жестоки.

— Я никогда не притворялся добрым. — Помолчав, он добавил: — Вы привязаны к генералу Гошу.

Я расправила меховое покрывало у себя на коленях. Хорошо, что в карете темно.

— Познакомилась с ним в тюрьме.

— А теперь?

— А теперь у генерала Гоша своя семья. Не желаете ли войти? — спросила я, поскольку мы как раз въехали ко мне во двор.

— А вы бы этого хотели?

Я задумалась буквально на секунду.

— Да, — ответила я, и это было правдой. Мне было грустно и одиноко. Этот холодный взгляд Лазара огорчил меня так, как не огорчили бы никакие слова.

Бонапарт пробыл более часа. Мы с ним выпили несколько бокалов шамбертена.

Перед уходом он сказал:

— Могу ли я получить разрешение поцеловать вас?

Я не возражала — просьба показалась мне безобидной.

Его прикосновение было осторожным, неуверенным, а затем — настойчивым. Я высвободилась из его рук. Он стал быстро ходить по комнате.

— Бонапарт! — встревожилась я.

По-видимому, он не услышал, ибо не ответил. Затем улыбнулся, как будто разгадав какую-то загадку, поцеловал мне руку и ушел.

Пятница, 22 января 1796 года

Бонапарт предложил мне руку и сердце. Я сказала, что мне надо подумать.

— Сколько? — Как ему свойственно, он принялся вышагивать по комнате.

— Я дам ответ через две недели.

— Через одну.

— Тогда я отвечаю: «Нет».

Наполеон улыбнулся.

— Вы сильнее, чем кажетесь, Жозефина. Я ценю это в женщинах.

— Меня зовут Роза.

29 января, 6 часов вечера

— Но, Тереза, я не люблю его.

Мы с Терезой прогуливались по набережной. Холодная, бодрящая погода гармонировала со сталью водной глади.

— Он вам дорог как друг, — сказала она, — и вы ему нравитесь. Разве это не более важно?

— Вы не верите в любовь?