Натан Полянский - Славен город Полоцк

— Головы моей захотели?

Князь глянул на дверь, на окошко, на отверстие для выпуска дыма. Гриди с оружием стояли у двери, через окошко и петуху не пролезть. Но Всеслав был безрассудно храбр, и не раз уже счастье приходило к нему в самую последнюю минуту. Он верил в свою удачу, в своего бога Христа и в этого фальшивого бога тоже.

— Нет, Всеславе, не нам ты надобен, — заговорил Ондрей, — а граду твоему — он же и наш, земле твоей — она же и наша, слугам твоим — они наши браты. Без тебя и вовсе потопчут нас Ярославичи, спросят: где девали князя? А время войну кончать. Езжай на Немигу замиряться с твоими врагами. Нам же они не враги.

— Поеду на Немигу ворогов топить, — выкрикнул охваченный боевым азартом Всеслав. — Не быть миру между мной и Ярославичами.

— Замиряйся, князь, — неожиданно твердо повторил Ондрей, и голос его даже перестал дрожать. — Время идет — и русские головы с плеч летят. Не станем тебя своим черным судом судить, если ты на их княжеский суд станешь. Свои свары решайте без тысячья — словесами. Кого из себя старшим признаете, того и мы признаем: «Бери с нас дань, а насилия не чини. С миром приходи, с миром и пойдешь».

— Не быть такому, — выкрикнул князь.

— Быть такому, — возразил Ондрей и шагнул за печку. Оттуда он бросил на лежанку жесткие, как береста, порты, тяжелые сапоги, овчинную шапку. Несколько человек навалились на князя, сорвали с него шелковый охабень, бархатную куртку, сафьяновые сапожки, напялили на него рту грубую одежду ратая, дурно пахнущую, сорвали и повязку с головы, чтобы в дороге князь не обернулся волком и чтобы никто не мог узнать его по ней.

— Теперь ты не князь, — злорадно произнес чеканщик. — Кто скажет, что в этом смрадном виде князь сидит? Так и Ярославичи тебя не признают.

Всеслав уже понял, что главным среди заговорщиков был Ондрей. Теперь он не сомневался, что ежегодные побеги из замка за последние десять лет — дело рук Ондрея. Беглые исчезали бесследно, находить их ни разу не удавалось... За все рассчитается с тобою князь, только бы живу остаться.

Преображенного Всеслава за руки вывели на темную улицу. Несколько коней под простыми седлами уже дожидались, спокойно жуя сено. Стерег их горбатый Иванко. Завидя Всеслава, он весело сказал:

— Счастливо, княже, ехати! Дай-то, боже, не воротитися!

Около года провел Всеслав пленником Великого князя киевского Изяслава в подвале его замка на Вышгороде. Случалось, совсем забывали про него князья-Ярославичи, будучи всецело поглощены своими собственными бесконечными неладами. Давно бы умер от голода Всеслав, давно бы сожрали его тело крысы, если бы не приставленный к нему служка, ежедневно приносивший в подвал пищу и питье и разные новости с воли.

В лето 1068 года судьба неожиданно улыбнулась Всеславу. После долгих споров князья киевские Изяслав и Всеволод и князь черниговский Святослав сговорились наконец выступить совместно против половцев, грабивших русские торговые суда в низовьях Днепра. Да ненадолго хватило согласия русским князьям — на поле боя снова рассорились. Порознь и были разбиты. Без славы вернулись князья в свои города. Больше других сословий страдали от «шкоды половецкой» купцы и ремесленники Киева. Они собрались на вече, потребовали от князей коней и оружия против половцев. Князья оружия не дали, но были бессильны разогнать недовольных. Вече объявило князей «неласковыми к народу», припомнило им немало обид: порабощали обманом свободных людей, брали резы, спекулировали солью, подкупали лжесвидетелей и даже сами «ротились» в церкви — ложно присягали.

Скоро запылали княжьи терема.

Изяслав с братом бежали в соседнюю Польшу под защиту Болеслава Второго. А как без князя жить — киевляне не знали. Надо же кому-то воров судить и тяжбы разбирать, иноземных послов принимать и своих отряжать.

Тут игумен Стефан и вспомнил про вязня вышгородской темницы. В сопровождении десятка монахов Печерского монастыря Стефан прибыл к Всеславу.

— Вставай, княже, пришел твой час!

Всеслав узнал прерывающийся голос настоятеля прежде, чем при тусклом свете смрадной плошки разглядел его лицо с впалыми щеками и редкой бородой.

— За грехи воздано тебе, знать, сполна. Теперь иди на подвиг: свободен стол великокняжеский и некому унять черный люд.

— А митрополит наречет меня старшим братом князей русских? — спросил Всеслав, боясь поверить неожиданному счастью.

— Как бог велит, так его преосвященство и скажет, — сурово ответил Стефан и предостерегающе добавил: — А гордыню тут остави, Всеславе! Не пировать зову тебя, не мстить, ибо нет у князя ворогов на Руси, а есть неразумные братья.

Еще шли на вече ожесточенные споры и все новые разгорались над городом пожары, а два чернеца уже ввели на помост шатавшегося от слабости Всеслава. Жмуря глаза, опираясь на плечо одного из монахов, в простом рубище, с большой язвиной на лбу, Всеслав был похож на иконописного мученика. Стефан коротко рассказал его родословную — от самого Рюрика она начиналась — и предложил вечу избрать Всеслава князем.

— Будешь ли судить по правде, как бог повелел и святое писание призывает? — неторопливо раздалось из толпы, едва игумен умолк. — Запретишь ли добавочные и незаконные налоги на соль?.. Дозволишь ли свободно торговать с Новгородом, и Черниговом, и Владимиром, и Суздалем и иными землями Руси?.. Отпустишь ли из рабства всех русских людей, хитро и неправо завлеченных в него?.. Поменяешь ли кощеев-половцев на наших людей, томящихся в плену половецком?.. Пожелаешь ли оборонять наши торговые суда от разбойников на всех реках от Варяг до Грекы?.. Запретишь ли лихварям продавать детей русских в Царьград?.. Сумеешь ли замириться с другими русскими князьями, чтобы не шли больше войною брат на брата?

Купцы и ремесленники, ставшие в эти дни хозяевами города, были недоверчивы, дотошны, хотели услышать твердые ответы на все свои вопросы, прежде чем отдать Всеславу киевский стол. Рядом с Всеславом стоял игумен, шептал ему на ухо:

— Кланяйся, кланяйся, кланяйся!..

И после каждого поклона Всеслава игумен громко провозглашал:

— Согласен князь... А молчит, бо немощен.

— Так поцелуй же к нам крест, а мы поцелуем крест к тебе...

Толпа на площади ждала от Всеслава клятвы, и он, превозмогая негодование, сделал вид, будто целует крест, поднесенный к его устам игуменом-примирителем.

Нет, не всесильным князем, не господином над всеми киевлянами, неограниченным в своей воле, стал Всеслав, а всего лишь ряженым, пленником в маскарадном костюме. И дворец, который иноземные купцы сравнивали порой с дворцами византийских императоров, — это всего лишь драгоценная шкатулка для него, которого черный люд Киева, должно быть, хотел видеть говорящей куклой.