Натан Полянский - Славен город Полоцк

— Чего вы хотите? — спросил он с готовностью выслушать людей. — Почему не чтите вашего князя?

— Мы тебя не знаем, иди откуда пришел! — выкрикнул вдруг Алфей. Он оттолкнул стоявшего рядом дружинника и шагнул в толпу. Никто его не задерживал.

Так кончилась первая встреча Алфея с князем. С пустыми руками возвращался он в родное селище. У могильного кургана на поляне возились отцы. Значит, боги уже взяли родителя Алфея к себе. Алфей направился в дом.

На деревянной полке против двери стояли закопченные фигурки божков. Неровно отесанный каменный столбик с остроконечной двуликой головой — это бог неба Сварог. Рядом стоит Дажь-бог, тоже каменный, с квадратным лицом. Он часто сердится на людей, тогда подолгу не показывается солнце, и даже бог света Хорс, веселый, добрый бог, в таких случаях ничем не может помочь. Остальные боги были из дерева, хотя внешне и не отличались от первых.

Алфей тронул божка с рукой в форме молота. Это был покровитель кузнечного ремесла. С его помощью Алфей за три зимы постиг искусство выплавки железа из болотной руды и научился копать его. Алфей положил перед божком подарок — несколько ячменных зерен, вынув их из глиняной мисочки, стоявшей перед богом Перуном, и подошел к покойнику. «Уходящий» лежал на своем обычном месте на нарах. Алфей коснулся его лба и груди и громко, как полагалось по обряду, обратился к нему со своим последним словом:

— Тебе надоело жить с нами, и ты решил уйти от нас далеко? Счастливой дороги, родитель! Спасибо за все, чему ты меня научил. А еды в этом году у нас мало, и хорошо, что ты уходишь. У домницы и горна я уже сам справлюсь... Сегодня же я откую для тебя секиру, копаницу, рыболовные крючья и нож, дабы в Мире Безмолвных ты ни в чем не знал нужды. Глиняную чашку и деревянную ложку я тебе тоже дам в дорогу и несколько медвежьих зубов, чтобы отпугивать злых духов. А тебя прошу вернуться к нам домовым. Пригоняй вечером пасущихся коров и ночью наполняй наш родник свежей водой. Поддерживай огонь в очаге и стереги сон людей, помогай всегда, когда нужна будет помощь. И отводи от нашего дома жадного князя и его злых дружинников. Теперь, когда все селища вокруг уже обнаружены князем, а к нам он не нашел дороги, нам так нужен хитрый и верный защитник дома. Будь же счастлив, уходящий, среди безмолвных! Скорей возвращайся к нам домовым.

В последний раз Алфей склонился перед родителем и вышел из землянки.

В недобром настроении возвращался князь Рохвольд с полюдья. Позади, за поворотом узкой сумеречной лесной дороги, разноголосо поскрипывал обоз; десяток пароконных колесниц, груженных корцами с ячменем и рожью, ковшами с маслом, рогожами с шерстью, гусями, грибами, холстом, пряжей — всего не перечесть.

Многие подводы были недогружены, и князь снова и снова прикидывал в уме, хватит ли до следующего выезда всех этих припасов вдобавок к тем, что были отправлены ранее из других мест, чтобы прокормить его семью, его дружину, его челядь. Нужно, кроме того, выкупить у византийских гостей десяток золотых фибул — застежек к бархатной накидке, браслетов, налобных пластин и других украшений, давно заказанных для дочери Рогнеды, достигшей возраста невесты.

При мысли о дочери Рохвольд еще больше нахмурился. Вспомнились дерзкие пергаменты двух русских князей, двух сыновей Святослава — Ярополка из Киева и Владимира из Новгорода, требовавших каждый себе в жены Рогнеду. Но если Ярополк добивался только этого и обещал даже дружбу в обмен на Рогнеду, то Владимир заканчивал свое письмо словами: «А по какому праву ты сидишь на этой земле? Где есть твоя отчина, туда бы и ехал». Воспоминания навеяли на Рохвольда чувство неуверенности и тревоги, которые он испытывал и тогда, когда держал в руках послание Владимира.

«Голодный волк, — подумал он о Владимире, — по чужим княжествам рыщет, добрых князей тревожит, за горло схватить норовит».

Рохвольд считал себя «добрым князем в своем княжестве», потому что уже добрых три десятилетия кормился на этой земле. Правда, в последние годы жизнь стала тут сложной. Не меньше, чем далеких сыновей Святослава, Рохвольд начинал бояться жителей «своего» лесного края. Все более неохотно давали они дань, все чаще спрашивали: «За что платить?» Они встречали молча, провожали угрюмо.

Собираясь на полюдье, князь, дабы внушить уважение этим угрюмым лесовикам, надевал один из своих лучших нарядов, а коня укрывал драгоценной попоной арабской работы, на которой была искусно выткана большая кошка, терзающая оленя. И пока отроки собирали в селищах дань, князь исполнял свои высокие обязанности на месте: разбирал тяжбы между данниками, утверждал браки и переходы данников из одного селища в другое, по просьбе родителей давал имена новорожденным.

Нынешний выезд Рохвольда оказался особенно неудачным. Ни роскошь наряда, ни благородный белый конь, ни новый голубой аметист в рукоятке меча, наделенный силой внушать покорность всем, кто на него глядел, не помогли князю собрать достаточно дани.

— Князь Рохвольд, — прервал его думы щитоносец, который ехал по его левую руку в двух шагах позади, — я слышу запах дыма.

— То лесовики жгут свои костры.

— С той стороны дым, где никаких селищ нет.

— Ты тоже чуешь дым? — обернулся князь направо, к начальнику своей охраны.

— Да, князь Рохвольд. А вот и новые следы людей. — Он указал на сосну при дороге с узкой потемневшей зарубкой на высоте плеча.

— А может, ты просто не видел этого раньше? — проворчал князь. Он отослал начальника охраны, приказав направить обоз в замок, а потом с пятью всадниками скакать за ним вдогонку. У сосны с зарубкой Рохвольд со щитоносцем свернули с дороги.

Рохвольду нравилось, когда его называли по имени. Окончание «вольд» указывало на происхождение князя из лесу, из того северного леса, откуда много поколений назад вышел славный род викингов, смелых и удачливых завоевателей. Дед и отец Рохвольда полностью оправдали это звание. Когда же пришел Рохвольдов черед вступить на их стезю, волна многочисленных распрей выплеснула его из отчего края. Он был молод, силен и не боялся опасностей.

От кого-то он слышал про ученого старца Геродота, в седой древности приплывшего вверх по течению Борисфенеса [1] Днепра. в страну Буддинов, замкнутую с севера большой пущей и огромным скоплением вод. Там, среди лесов, живут стерегущие золото одноглазые Аримаспы и Грипы, люди, которые спят по шесть месяцев в году. Почему бы не попытаться проникнуть в эту таинственную пущу с запада?

...На нескольких красных парусных лодьях с поднятой кормой и носом в виде петушиного гребня Рохвольд с отрядом храбрецов пересек Варяжское море. Оно злилось на смельчаков, швыряло им в лицо холодную пену, ревело страшными голосами и не раз хватало лодки своими мохнатыми лапами, норовя опрокинуть и увлечь в пучину. К счастью, дорога не была пустынной. Время от времени отряду Рохвольда удавалось настигнуть какой-нибудь торговый корабль, на котором оказывалось достаточно драгоценностей, продуктов и пресной воды, чтобы не терпеть в них недостатка, и достаточно людей, чтобы принести жертву разгневанному богу моря. И оно в конце концов утихомирилось. Вот и устье реки Рубон, которая, как полагали сведущие люди, начиналась в той же пуще, откуда вытекал Борисфенес. Рубон вел в страну Гардарику, страну многих городов.