Натан Полянский - Славен город Полоцк

— Я привез из лесу умелого керчия — кузнеца. Теперь не будем знать недостатка в изделиях из железа.

Он осторожно снял руки дочери со своего лба и обвел ее вокруг кресла, так что теперь она стояла перед ним, касаясь его колен. Велико было искушение усадить ее к себе на колени. Но он удержался — боялся утратить суровость, которую приберегал для предстоящего разговора, боялся, что не станет у Рогнеды должной серьезности.

— Больше ничего? — протянула она разочарованно. — Живых зверюшек никаких не поймал?

— Их и ловить не нужно, они сами бегут к тебе, — ответил он полушутливо и серьезно закончил: — Выбирай любого: князя Володымера или князя Ярополка.

Она сразу сникла, нахмурилась, отодвинулась от отца. Если б он знал, как не хочется ей замуж, как страшит ее необходимость оставить родительский кров!

— Это обязательно? — спросила она осторожно.

— Да, — твердо ответил князь. — Из двух этих русских женихов, — он чуть не сказал: «ненавистных русских», — выбирай любого.

— А что, князь-отец, если ответить отказом первому, а потом... и второму? — спросила она с робкой надеждой, почти мольбой в глазах.

Он мрачно покачал головой.

Жировая плошка на бронзовой подставке освещала половину его лица. А затененная половина выглядела зловещей, жуткой. Приоткрытый рот напоминал волчий оскал, да и сверкающий глаз не был человеческим. Рогнеда отвернулась от искаженного тенью лица князя. Ну, чем его убедить? Она заставила себя улыбнуться:

— А что, князь-отец, если обоим ответить согласием?

Но ни мольбой, ни шуткой не тронешь его сердца. Он встал, раздраженно оттолкнул буковое кресло с костяными подлокотниками, за которое отдал двух молодых рабынь. Разве в ту пору, когда завоевывал он этот замок, он мог предугадать, что за это придется расплачиваться дочерью, которой тогда еще не было на свете? Боги всемогущи, а человек слаб и должен покориться их воле.

Рохвольд протянул Рогнеде руки, но она отшатнулась. Ей было страшно выслушать то, что она видела на его лице. Она закрыла глаза.

— Не хочу... Не знаю, отец, это так неожиданно... И я ведь никогда не видела никакого из них.

— Верно, дочь моя. Не дело девушки выбирать себе мужа, ты права. Не ты мужа, а я зятя выбирать обязан, такого, с которым мне будет спокойнее. Тебе же, по закону предков, в первый вечер придется обувку с его ноги снимать. Не пристало тебе, дочери князя, рабскую ногу разувать. А Володымер — сын княжеской ключницы. Так пиши, дочь моя, ответ: «Не хочу разуть рабынича, за Ярополка иду».

Все в замке было необычно, все изумляло: обширность двора, раз в двадцать превосходившего родное селище Алфея, прочность княжеских палат, которые как бы состояли из двух домов, поставленных один на другой, неслыханная высота окон, — каждое не ниже десятилетнего ребенка, — обилие различных построек.

Но еще сильней поразило Алфея другое. Он стал как-то вести в уме счет лицам, проходившим по двору, и после пятой полусотни сбился. Никогда раньше не приходилось ему видеть такого множества людей. Они жили в хижинах и землянках, тесно покрывавших добрую половину хозяйственного двора замка, и все они были рабами или закупами князя. Еще больше землянок лепилось вне ограды, по склонам холма. Там жили свободные ремесленники — плотники, скорняки, шерстобиты, чеканщики, пекари, сапожники и многие иные. В определенные дни и часы им разрешалось входить в замок, продавать свои изделия и принимать заказы от княжеских слуг. Бывало, что и сам князь удостаивал искуснейших из них своим вниманием.

Случалось разным людям обращаться и к Алфею, кузня которого — открытая площадка под жидким навесом из жердей — помещалась между конюшнями и псарней.

И у всех ремесленников и дворцовых рабов, кто заговаривал с Алфеем, он распытывал, какого они роду и племени — искал сородичей. Они же — кто со злой шуткой, кто с досадой, кто с недоумением, кто с добрым сожалением об ушедшем времени — отвечали одно и то же: давно они забыли свой род, навсегда утратили связи с племенем. Немало здесь бывших кривичей, дреговичей, смольнян, ильменских славян, древлян и даже далеких полян, а все на одного князя стараются, все при речке Полоте живут, полочанами ныне зовутся. И городу сему давно уже имя Полтеск дано.

...Не раз уже требовал от Алфея княжий староста, чтоб он подыскал себе невесту-рабыню. Князю-де нужна многая челядь, ее же легче рабам народить, чем князю добывать. Алфей отмалчивался. На свободе ему нужна была жена-помощница, хозяйка в доме, работница на поле. Здесь ему никто не нужен. Он усердно ковал добротные цепи, запоры к воротам, секиры, лопаты, ножи. Лишь мечей не научился делать — гнулись, крошились, ломались, к великому негодованию князя. Уже не раз, по слову князя, били Алфея, предупреждали, что будет продан за море Махмудам, если не научится делать оружие.

Однажды, когда Алфей работал в кузне, тень упала на наковальню. Он поднял голову. Перед ним стояла худенькая высокая девушка в дорогих одеждах, с вплетенными в волосы кольцами и нитями желтого металла. С бледного, несколько надменного лица на Алфея глядели большие, светлые, любопытные глаза. Она молчала. Он опустил голову, принялся бить молотом по раскаленной пластине.

«Уходи, уходи, уходи!», — слышалось Рогнеде в каждом ударе. Полоса на наковальне извивалась под сильными ударами, плющилась, вытягивалась, медленно остывая.

Рогнеда осмотрелась. На столбе, подпиравшем навес, висела бронзовая каминная решетка с выбитым Рохвольдовым гербом на центральном щитке. На полке у задней опоры навеса были аккуратно разложены откованные изделия домашнего обихода: крюки, обручи, кольца для коновязи, запоры к воротам и многое другое. С уважением следила девушка за уверенными движениями кузнеца. Она ждала, чтобы юный раб снова поднял на нее глаза. Но он, казалось, забыл о ней. Она протянула ему заморских сладостей в кульке — он не замечал протянутой руки.

В следующий раз Рогнеда пришла одетой просто, без украшений. Поставила на полку чашку с молоком, накрыв ее лепешкой, помазанной медом. Улыбнулась по-дружески:

— Что ты теперь мастеришь?

— Браслеты, — ответил Алфей и сунул остывшую пластинку в угли.

— Из этого металла не делают браслеты.

Он медленно распрямил спину, нехотя произнес:

— Браслеты для рабов.

— Хочешь, я попрошу князя, и он даст тебе свободу, — промолвила она, сама в этот момент поверив, что сумеет уговорить отца. — Но ты должен обещать, что останешься в замке, мне нравится твое искусство.

— Ты не знаешь князя, — с усмешкой возразил он. — Князь мне то же сказал: ему нужно мое искусство. Поэтому он для начала отрезал мне верхушку уха и грозил срезать его целиком, если я не научусь делать мечи.