Натан Полянский - Славен город Полоцк

— Езжай и ты, — согласился князь. — И Ако с собою возьмите.

Дружественный Всеславу кукейносский князь Вячко, подвижный, хлопотливый, услужливый старик, обрадовался приезду полоцких послов и старшин ливонских. Он подтвердил все, что говорили ливонцы, и даже нашел, что они о многих своих обидах умолчали. Намерению Ратибора ехать для переговоров в Ригу Вячко решительно воспротивился:

— Много чести Альберту. Ты же нашу честь блюди. Сюда зови немчину — ни ему, ни тебе не обидно.

На этом согласились. С приглашением Альберту прибыть в Кукейнос Вячко отправил в Ригу своего дьяка Стефана, а сам стал деятельно готовиться к встрече немецкого гостя: было известно, что Альберт пьет только рейнские вина, мясо ест только тощее, почивает только в хоромах с дощаным полом, а где есть блохи, тех людей хулит.

До Риги пути — один хороший переход. Надо быстро со всеми делами управиться. Приказал Вячко во всех дворах собак привязывать, а голосистых запирать в хлевах. Войску своему — двум сотням детин — велел мыться в бане, для чего щедро выдал мыльной глины.

Еще не успели воины кукейносские помыться, а князь Вячко еще не выбрал опочивальни для переборчивого епископа, как уже и сам он прискакал. Нет, не сам — лишь возок Альберта катил по пыльной дороге. А в возке вместо епископа ехал некий барон Винно фон-Рорбах, магистр ордена Меча, с коим епископ слал свой ответ послам полоцким. Ответ гласил, что по обычаю всех земель послы должны являться к тому двору, куда посланы. Поэтому ждет их епископ к себе. А для охраны от коварных и клятых ливонцев шлет епископ с сим бароном три сотни рыцарей отборных.

Не успели воины кукейносские одеться — были заперты немцами в своих баньках и те баньки пожжены. Не успел князь Вячко обставить свои наилучшие хоромы под опочивальню епископа — был поднят на немецкие копья.

Старшин ливонских рыцари заковали в железные кандалы. А перед послами барон с деланным смирением склонил голову, осведомился, не терпят ли в чем нужды, не угодно ли им сразу же скакать узреть град Ригу — чудо сего края, воздвигнутое на месте старой славянской деревеньки Руги повелением папы.

Епископ Альберт был сухой, изможденный старик с крючковатым носом и маленькими глазками на темном лице, изрезанном во всех направлениях глубокими морщинами. Ни радости, ни огорчения, ни печали такое лицо не может выразить. Вот какая-то поперечная морщина возле подбородка дрогнула, медленно раздвинулась, образуя черный провал. Из него короткими толчками стали вылетать слова.

Епископ искренне сожалеет о случившемся, просит дорогих гостей вымолить для него прощение у его брата, князя полоцкого, за содеянное его исполнительными рыцарями. Дело в том, что они не разобрались и приняли голых воинов за язычников. Истинные христиане никогда не моются скопом, с гоготом и ржанием, добавил он скорее в осуждение погибшим, чем в оправдание своим рыцарям. Для того же, чтобы перед богом искупить невольную вину рыцарей, он, епископ, прикажет убить столько же язычников, сколько загинуло христианских душ.

Переводя похожую на кашель речь Альберта, Феодор успевал вставить и свои замечания:

— Душегуб, а братом себя называет.

— Тебя не спрашивают, — толкнул его Ратибор. — Переводи без лишку.

А еще, продолжал епископ, он велит на месте сгоревших банек поставить церковь, и пусть в ней его провинившиеся рыцари отмаливают свой грех.

— Пусть рыцари-убийцы уходят из русского града Кукейнос, — приказал отвечать Владимир, — а молиться сами умеем.

— Дерзко говоришь, — заметил Ратибор.

— Молиться должен сам провинившийся и именно там, где провинился — таков закон ордена, — бесстрастно отвечал Альберт Владимиру. — И не было убийства, была ошибка. Бог милосерд, терпелив и всепрощающ... Если же жители Кокенгаузена хотят сами ставить церковь, то я прикажу моему наместнику там звать местное население на строительные работы.

— Не называй наш город Кукейнос на немецкий лад, — выкрикнул Владимир, но спорить дальше не стал: было уже очевидно и вероломство епископа, и собственное бессилие, и двусмысленное поведение Ратибора.

— Не было бы язычников — не было бы причин для споров, — продолжал епископ. — Искореним их и уйдем отсюда, так и папа велел.

Он обернулся к стоявшему у двери вооруженному рыцарю, сделал ему какой-то знак. Тот удалился.

Догадываясь, говорил дальше епископ, что по малодушию или иным причинам его полоцкие братья во Христе терпят в своей среде язычников, он, епископ, взял на себя подвижнический труд по очищению...

Его прервал рыцарь, вернувшийся с большим блюдом в руках, на котором возвышалось что-то круглое, прикрытое белой салфеткой. По знаку епископа рыцарь сдернул салфетку, и русские послы увидели голову Ако. Рыцарь унес голову, а Владимир остановившимися глазами смотрел туда, где она только что была, и уже не мог слушать того, что говорилось далее.

— Иди, княжич, погуляй, бледен ты очень, — предложил Ратибор. — И ты, Феодор, выйди с ним. Есть у епископа и свои переводчики.

Феодор обернулся к боярину, глянул в его мутные, с кровяными жилками глаза, и вдруг ему вспомнилось далекое: полутемная бревенчатая церковушка, два убогих смерда, спорящих из-за корчаги меду, которую требовал от каждого вот этот боярин, и его, Феодора, палка, которой один смерд убил другого... А истинный убийца — вот же он, перед ним!

Он молча взял Владимира за руку, повел на двор.

...Через пять дней русские послы вернулись в Полоцк. Здесь они узнали, что рыцари Альберта захватили и Герсику — вторую важную крепость полоцкого княжества в Ливонии.

Теперь Всеслав понимал, что не миновать войны. Кукейноса с Герсикой Альберт не отдаст, русских купцов в море не пропустит, ливь будет истреблять по-прежнему.

Князь отпустил послов — он любил подумать наедине. Феодор и Владимир вышли, боярин замешкался.

— Не все я, княже, мог открыть при посторонних, — сказал он без смущения. — Предлагает тебе Альберт вечный мир и дружбу.

Князь насторожился.

— Мне или всему княжеству? — спросил он сухо.

Суть Альбертова «мира» сводилась, как пояснил Ратибор, к тому, чтобы совместно «искоренять язычество»: рыцари — на побережье, а он, Всеслав, — во внутренних землях княжества. А все имущество язычников надо раздать верным слугам христовым, слугам князя.

Всеслав пытливо глянул на своего советника.

— Это Альбертов план или твой? — спросил он напрямик. — Помню, не раз уж ты советовал мне то больше дани брать с ливи, то отнять их земли, то заставить их чинить мосты и дороги, а тебя, боярина, уволить от этих тягот... Поживиться коштом ливи — давняя твоя мечта.