Натан Полянский - Славен город Полоцк

«Господи, дай скорее стать князем!»

Владимир не заметил, как губы его прошептали эту страстную, страшную, кощунственную молитву.

Утром, когда сборы в обратный путь были в разгаре, в стан прискакал Ратибор. Был он утомлен, в незастегнутых портах, с всклокоченной бородой. С трудом сполз с хрипевшего коня, с трудом выпрямил затекшие ноги. Видно, скакал всю ночь и весь день, меняя коней. Недобрые вести привез испуганный боярин. Сообщил князю, отозвав его в сторонку, что все поселения к югу от Двины и вся область Торейда по наущению немцев опустошаются литвинами, которые до сих пор были дружественны полочанам. Узнав об этом, и жители Полоцка стали громко хулить князя и его верного слугу Ратибора. Недовольны гражане ходом войны, винят его, Ратибора, в измене, хотя он денно и нощно — бог тому свидетель — молился в своей домашней молельне за погибель врагов. На площади собираются гражане, спорят, так ли князь воеводит, готовят новое ополчение, а на кого — на немцев или на князя — неведомо.

— Без дружины и не являйся в город, — закончил боярин. Косясь на подходившего Владимира, боярин стал нашептывать князю верный выход из всех затруднений: надо мириться с Альбертом какой угодно ценой. Пусть немчина забирает весь берег, зато поможет против леттов и литвинов, а также против полочан.

Не очень-то доверял боярину князь, но все же не подумал, что этот жадный к жизни, трусливый человек способен умышленно преувеличивать опасность: обычное бурное вече выдавать за мятеж, а ватагу разбойников, подкупленных немцами, — за восставшие племена.

Что ж, видит бог, не желал Всеслав войны с Альбертом, но и дружбы его не искал. Да есть же силы над человеком, есть промысел господень. Теперь, когда княжество вот-вот готово ускользнуть из его рук, Всеслав не находит иной для себя возможности, как ехать самому к Альберту. И пусть вина за все беды, которые могут от этого произойти, падет на головы непокорных полочан.

Сборы были отложены. Князь приказал Владимиру снова вести войска на запад, стать в виду Риги, вне полета стрелы, дабы показать немцам свою силу, и там стоять, пока он, князь, не вернется от Альберта. Не ожидая выступления войска, князь поскакал по рижской дороге, сопровождаемый Ратибором.

Впервые в жизни Владимир ослушался отца, превысил полученные полномочия. Послал новых разведчиков к немецким крепостям с наказом найти хорошие подступы, разузнать, сколько в крепостях силы, сколько оружия и припасу. А в Полоцк отрядил двух десяцких просить пополнения. Все это он предпринимал с согласия Феодора.

Пополнение из Полоцка — три сотни отлично снаряженных лучников — прибыло в тот же вечер: полочане сами догадались прислать их. Прислали и наказ Всеславу — немцев от русских рубежей отвадить, а боярина выдать головой: против веча он пошел, Полоцку изменил.

К исходу другого дня вернулись разведчики. Рассказали, что силы в крепостях немного, дороги удобные есть, только сперва расчистить их надо, потом уж войску идти. Открытые пространства перед крепостями можно быстро проскочить, урон будет невелик.

Через три дня возвратились князь и Ратибор. Сопровождали их два десятка немецких рыцарей. Не доскакав несколько сажен до места, где ждали Владимир и Феодор с передовым десятком охраны, немцы почтительно поклонились князю, улыбнулись боярину, повернули обратно.

— За что тебе такие почести, отец? — спросил Владимир, а Феодор добавил:

— Берегись, князь, меча врага, берегись и его объятий. Не бойся хулы его, а бойся улыбки.

— Не враги они нам больше — помирились, — угрюмо отвечал Всеслав.

Все сели на коней, в молчании поехали к войску, стоявшему на холме верстах в полутора. В центре ехали князь и Ратибор, справа — Владимир, слева — Феодор. Десяток охраны следовал в полусотне шагов.

— Как же помирился без ведома веча? — произнес наконец Владимир.

Вече? Нет, не намерен князь больше спрашивать вече. Мало разве бывало случаев, что на вече шел князь князем, а уходил постригом [18] Постриженным в монахи. , пленником, ослепленным, а то и увозили его на катафалке. Пусть Владимир вспомнит, скольким князьям вече полоцкое говорило «Лишается нас», и они должны были бежать из города: Давиду Всеславичу, Рогволоду Борисовичу, Святополку Давидовичу, Ростиславу Глебовичу, Всеславу Васильковичу... Теперь вече замыслило и его, Всеслава, лишить стола, это сейчас-то, когда племена литвинов у самых ворот города стоят. Кто ныне страшнее Полоцку, от кого большая опасность — от меченосцев, что за триста верст стоят, или от литвинов?

— Может, и от литвинов, — согласился Владимир.

— А есть у нас сила туда и сюда лицом стоять? Значит, надо в одной стороне замиряться, чтобы в спину не ударили.

Владимир молчал. Многое в словах отца казалось ему справедливым, а в чем был он неправ — не сразу и поймешь.

— Дозволь, княже, и мне слово молвить, — попросил Феодор.

Князь кивнул.

Конечно, жить в мире, это согласно и божественным заповедям, и природе человека, говорил Феодор. Не для битв созданы люди. Да с тем ли человеком помирился князь, можно ли верить слову немчины? Не для того ли на мир он согласился, чтобы леттов, литвинов и чюдь себе подчинить, а потом, набравшись сил, и на Полоцк пойти? Разве нет у князя иных соседей, с которыми замирения ждут и гражане, и смерды, и монастыри, и многие князья? Было при Всеславе Брячиславиче полоцкое княжество великим и сильным, потом распалось на три. А ныне в скольких местах независимые князья сидят? В Полоцке, Минске, Витебске, Орше, Изяславе, Логойске, Слуцке, Новограде, Городне, Друе, Друтьске, Копыси, Клеченске, Свислочи, Лукомле... Да еще ж и не все названы. Эти княжества — родные братья, а и одного дня в согласии не прожили. Одно призывает на помощь литвинов, другое — леттов или жмудь, а теперь князь Всеслав за немецким мечом против братьев своих потянулся. А немцы бы и не подступались близко, живи дружно русские князья. Вот с кем мира искать — с братьями, а не с собаками.

С первых же слов своего учителя Владимир понял: вот где правда! Ни секунды не колеблясь, он готов повторить все, что говорит Феодор. Ошибка в рассуждениях отца, которой он сразу не мог разглядеть, — вот она названа Феодором: не нужны сейчас русским князьям, в особенности полоцкому, ни чванство перед своими братьями, ни ложная гордость, ни гибельная нетерпимость друг к другу.

— Да хотя бы мы теперь на князя смоленского Мстислава Давидовича оперлись, — продолжал Феодор. — Силен он нынче, рука у него твердая.

— Скорей живота лишусь, чем поклонюсь ему! — вскипел Всеслав. — Не стану в его воле ходить, не желаю его мизинным человеком быть.

— Не сам умрешь, отец, а и княжество потянешь, — вступил в спор Владимир. — Сам как хочешь, а про вотчину помни: не единому тебе она. Будь я князем, стал бы на вече, сказал бы: «Двадцать нас князей перед вами, одного выбирайте, девятнадцать лишайте, и пусть земля наша будет едина перед врагом. Меня выберете — я княжить стану, иного старшим признаете — я подчинюсь».