Натан Полянский - Славен город Полоцк

Не верил этому и Мефодий — инок-переписчик. Но много лет тому, когда Мефодий жил еще в миру и звался Васильком, его умирающая мать взяла с него клятву не спорить с боярами и со слугами князя, послушно вносить свою дань, чтить, кого положено чтить, и не мстить своим обидчикам...

Умирала мать потому, что была побита из-за его, Мефодия, строптивости. Когда явились сборщики дани, — а в доме было пусто, хоть шаром покати, — он встретил их недобрыми словами. Они накинулись на него с дрекольем, да заслонила мать. Первый и самый горячий гнев пал на нее, хотя и ему досталось. И вот он ее похоронил, одолжив у соседей, чтобы расплатиться с попом, а отдавать было не из чего...

Тут, в монастыре, Мефодий был свободен от дани, от власти бояр, от кривды княжеских слуг.

...Мефодий дописал последнюю страницу, посыпал ее сухим песком. Год с лихвою переписывал он эту книгу. Как ни старался, а больше четырех-пяти страниц за двенадцать часов переписать не успевал. Много времени отнимало выведение надстрочных знаков — титлов; заставки он тоже рисовал сам. Умение рисовать было редкостным даром, для Мефодия же оно стало проклятием: отец- книжник принуждал его рисовать наиболее сложные заставки ко всем книгам, изготовлявшимся в монастыре. А всего здесь трудилось десять переписчиков.

Мефодий полистал книгу-образец, подумал, что сделанную им копию отец-книжник выменяет, пожалуй, на четыре коровы, а то и на пять: писана копия в одну руку, кириллицей, все заглавные буквы малеваны суриком. Коров-то в монастырском стойле прибавится, прибавится и работы братьям-скотникам, а что касается молока...

Скрипнула дверь, в щелке мелькнули рыжие космы отца-книжника, время от времени подглядывавшего, как трудятся переписчики. Не раз уж случалось Мефодию быть наказанным за малое старание. Мефодий неторопливо — нельзя было показывать и следа растерянности — обмакнул кисточку в пузырек с чернью, отжал ее у горлышка и левой ладонью, поставленной ребром, будто придерживая лист, заслонил кисточку от кошачьих глаз за дверью. Но дверь уже прикрылась — отец-книжник зашагал прочь. Раньше чем через час он не вернется.

Мефодий выдвинул ящик стола. Там рядом с чистыми листами пергамента, запасными кисточками и пучками перьев всегда лежала какая-нибудь посторонняя книга: их Мефодий время от времени брал у отца-книжника якобы для того, чтобы посмотреть, как в старину рисовали заставки. Даже когда во время работы приходилось выдвигать ящик по делу, Мефодий не упускал случая прочесть из книги хоть несколько строк. А теперь-то, за выгаданный час, он уж начитается!

В книге в форме ответов на вопросы при помощи цитат из библии и иных источников доказывалось, что труд — проклятие господне, наказание человеку за грехи. Мефодий давно знал все это, и все же любопытно было еще раз перечесть «ответы». Ибо Мефодий любил тот труд, который оскорблялся в книге, труд физический — ремесленный и земледельческий.

Отец и дед Мефодия всю жизнь трудились — они были мастерами-деревщиками. Из липы долбили стаканы, резали тарелки и ложки, из еловой клепки вязали бадейки. Отец Мефодия, когда оставался без работы, любил вырезывать на досках контуры разных предметов. Иногда получался домик, иногда зверь с рогами, а иногда такое, чему и названия не придумаешь. Помогая отцу, Мефодий не только перенял все, что тот умел, но еще научился резать из дерева фигурки. Повозится день с чурбашком — ан встанет из него человек: без рук, без ног, но с бородой, усами и таким смешным носом, что кто ни глянет — усмехнется.

Другого богатства, кроме ремесла, не досталось Мефодию после отца. Спасибо и на том.

Но однажды тивуны запретили добывать в лесу дерево: лес-де боярский, Ратиборов. И не стало юному Мефодию работы. Приспособился он к иному: из глины лепил забавные свистульки — фигуры дровосеков, рыбаков, монахов с длинными носами. Да на торгу обрушился на Мефодия какой-то латинский поп, кричал, что таким фигуркам поганые молятся, потоптал их ногами, пригрозил Мефодию карой.

Тогда начал Мефодий выносить на торг другое: петушков, козлов, свиней. И у всех зверюшек морды были похожи на того разгневанного попа.

Покупатели не брали их, а тут и случилось несчастье с матерью...

Оглушенный нежданным горем, тихий и осунувшийся стоял Мефодий за своим лотком на торгу, забыв кликать покупателей.

— Почем па́тера продаешь?

Мефодий вздрогнул. Перед ним стояли неопрятный монах с сизо-красным лицом и отвислым животом и худая остроносая монашка. Слегка пошатываясь, монах лукаво подмигнул, осклабился:

— Морда-то у твоих козлов от патера нашего кляштора [19] Здесь: католического монастыря. взята... А почему все сердитые? Забавка должна быть веселой, сердитую дети боятся в руки брать... Делай с меня козла — разрешаю... А почему засмучен сидишь?

Вид у монаха добродушно-смешной, Мефодий невольно улыбнулся. И тотчас монашка затянула:

— Рабе божьей пожертву-у-у-уй!

Монах по-приятельски толкнул ее в бок:

— Сама, коровка божия, научись добывать... Какая же у тебя, отроче, беда? — доверительно спросил он Мефодия.

Юноша рассказал ему все, заключил:

— А правда где же?

— В монастыри попряталась, — усмехнулся монах и напевным голосом стал пересказывать содержание известной в то время песенки:

«Если денег тебе не хватает, выдь на паперть, христовым именем проси. Если полакомиться захотелось, узнай, где свадьба, либо похороны, прикинься веселым, прикинься огорченным — везде тебя угостят. Если же от мира спрятаться нужно, беги в монастырь. Там и кров тебе обеспечен, и вдоволь там еды, и имя новое получишь — ни князь, ни господь, ни сам черт тебя не узнают. Беги в монастырь все, кого с княжества прогнали, у кого вотчину отняли, кто украл, кто убил, кто ростовщику задолжал...»

— Пойдем, — заключил монах серьезным тоном, — отцы-наставники охотно умельцев берут, примут и тебя. А может, сподобит господь грамоту одолеть.

Умолчал монах о том, что за каждого нового послушника вербовщику причитается денежная мзда либо отпущение одного греха. И то и другое прельщало монаха.

— А что в монастыре делать?

— Э-ге, дел там много! Главное — там все братья. Кто богат, кто беден — все равны. Там и найдешь твою правду, навсегда кончится над тобой власть князя и бояр. Пойдем!

Свобода от княжеской власти, от вирников и сборщиков дани — это было заманчиво. Мефодий пошел за монахом. Монашка осталась на торгу.

— А сам ты грамоте знаешь? — спросил Мефодий, когда уже входили в монастырские ворота.

— Не сподобил господь, — простодушно ответил монах. — По двенадцать часов в день старался, да за три месяца только три буковки и осилил: аз, буки и веди помню, а глаголь уж начертить не могу. Меня и изгнали...